Уход – лучшая стратагема
Продолжение знакомства с китайским стратегическим мышлением, начало в №4/2003.
Идея о том, что получить нечто можно, лишь отдав что-либо взамен, – одна из краеугольных для китайской традиции. Выигрывает всегда тот, кто умеет правильно соотнести размер жертвы и предполагаемого результата.
Виногродский Бронислав
Уход – лучшая стратагема
"Экономические стратегии", №1-2004, стр. 74-80.
Начало серии публикаций о китайском стратегическом мышлении в № 4/2003.
В российской (и не только российской) научной (и не только научной) среде бытует мнение, что китайские стратегии годятся только для китайцев, что у России – свой путь, и для нас знание всех этих экзотических "приемчиков" полезно, главным образом, чтобы эффективно вести дела с самими китайцами. Аналогичным образом, в соответствии с этим мнением, европейцам не удастся достичь больших успехов и в других восточных практиках; сколько бы они ни практиковали ушу, цигун, йогу, каллиграфию и т. п., все равно самый лучший в любой из этих областей европеец будет лишь на уровне средненького "восточного" мастера (1).
Авторам этих строк не раз доводилось полемизировать со сторонниками такой позиции. И главным нашим доводом "из жизни" был такой: если все это имеет значение лишь для жителей Востока и нужно нам только для общения с ними, то почему упомянутые и многие другие практики так плотно входят в нашу повседневность? Почему множество людей, никак не связанных с Востоком, стремится прикоснуться к имеющей столь ограниченное применение традиции? Говорят: "Это просто мода!" Однако в таком случае это очень устойчивая мода, которую нельзя охарактеризовать как "поветрие". В частности, мода на китайское искусство и китайский чай в свое время едва не привела Европу на грань экономического кризиса; благодаря моде на восточные единоборства вот уже более 30 лет в голливудских боевиках даже средневековые рыцари имеют отличную растяжку и применяют "высокие" удары ногами. И подобных примеров множество.
Тем не менее приведенное выше мнение имеет под собой определенную почву. Одному из авторов как-то довелось беседовать с участником семинара по китайским стратагемам, организованного довольно известной бизнес-школой. Этот участник, директор крупной компании, высказался в том смысле, что стратагемы, наверное, хороши для масштабных дел: войн, захватов рынков и т. п., но для решения относительно небольших задач, скорее всего, не очень подходят. Действительно, во всех классических описаниях стратагем в качестве примеров приведены заметные исторические события. А древний "учебник" по стратагемам – "Тайное изложение воинского искусства" – даже по названию предназначен для, что называется, высшего военного командного состава. Тогда зачем же его столь подробно изучать в бизнес-школе? Военные приемы, конечно, полезно знать, но мирная жизнь имеет свои особенности, делающие неприемлемым многое из военной стратегии. Упомянутый участник тоже испытывал некоторое неудобство: вроде бы, полезный был семинар, но практическая ценность полученных знаний не столь велика, как он рассчитывал. Насколько же были правы руководители бизнес-школы, введя у себя такой семинар? Или они просто отдали дань моде, восточной экзотике, использовали рекламный ход, рассчитанный на привлечение внимания?
Полагаем, что интерес к восточной духовной традиции в современном обществе неслучаен.
И дело тут не в "эффективных приемах борьбы". Помимо ушу, есть бокс, греко-римская борьба, самбо, и совсем не факт, что мастер ушу сможет побить любого мастера одного из этих единоборств. Кроме "восточных" стратагем, имеются и "западные". Помимо Сунь-Цзы, был Юлий Цезарь, Наполеон, в конце концов.
И совсем не факт, что взятые сами по себе "восточные" приемы "сильнее" западных. Собственно говоря, китайское воинское искусство еще не сумело показать себя с лучшей стороны в открытом бою с западным; даже во Вьетнаме практически все открытые сражения были вьетнамцами проиграны. Тем не менее в итоге интервенты покинули страну. Аналогичным образом Наполеон выиграл почти все битвы в своей жизни, в том числе и с русскими (не считая "ничейного" сражения под Бородином), однако известно, чем для него это закончилось.
В диалектике Гегеля, которая во многом суммирует духовные достижения западной философии и лежит в основе современной научной доктрины, есть закон перехода количества в качество. То есть накопление в рамках некоторого процесса определенных однородных признаков (или явлений) приводит к качественному изменению самого процесса. Прямым следствием этого закона является простая мысль: тот, кто выигрывает больше всего "сражений", и будет победителем – на войне, в бизнесе и т. п. Однако из жизни мы знаем: можно все время выигрывать, а потом один раз проиграть так, что результаты предыдущих выигрышей будут полностью перечеркнуты, а то и того хуже – можно оказаться далеко позади той точки, от которой начиналось поступательное движение. Соответственно, мы будем ориентироваться на Гегеля с некоторыми поправками. Точнее, с большим количеством поправок. И уж совершенно точно не станем строить на идеях Гегеля бизнес-план. Однако, когда речь зайдет о высоких материях, о философии, окажется, что мы во многом гегельянцы. То есть в жизни мы зачастую руководствуемся приметами, суевериями и советами людей бывалых, а на теоретическом уровне – некоторыми умозрительными построениями, имеющими относительную практическую ценность, и, следовательно, не стоит удивляться, что мы периодически ощущаем некоторую неуверенность.
Мы не хотели сказать ничего плохого о Гегеле и европейской философии, но совершенно очевидно, что создавалась она не в расчете на практическое применение. Поэтому в европейской науке есть разделение на прикладное и теоретическое знание. Между ними существует определенный антагонизм – то самое противоречие, которое, по мысли все того же Гегеля, является движителем процесса. Если поразмыслить здраво, в этой ситуации в выигрыше всегда будет теоретическая часть науки: с нее не спросят за несоответствие практике (не зря же они разделены!), а практика подскажет, что в теории не так, что можно поправить. То есть теория совершенствуется скорее не с помощью практики, а за счет практики; она, грубо выражаясь, паразитирует на практике, получая ответы на свои вопросы, но не отвечая за конечный результат. С результатом имеет дело практик, который, если что не так, ответит за "неправильное применение" теории. Не зря Эйнштейн почти в шутку (или почти всерьез) говорил, что "если теория не соответствует фактам, то следует привести факты в соответствие с теорией".
Что касается "восточной" духовной традиции, то в ней нет разделения на религию, науку и философию, теоретическое и прикладное знание; все, что мы обычно относим к этим разделам, собрано внутри определенных учений. Соответственно, нет и "движущего" противоречия. Однако теоретические выкладки даже очень древних китайских мудрецов оказываются вполне практичными и рациональными; они гораздо ближе здравому смыслу и жизненному опыту каждого из нас, чем вершины европейской классической научной мысли. Почему же тогда существует упомянутое мнение об ограниченной ценности этих выкладок? Во-первых, конечно, есть языковой барьер: они все-таки написаны на древнем, к тому же китайском, языке. Во-вторых, недоверие к практичности теоретических знаний породило в читающей публике эффект внутренней "поправки на аберрацию" разного рода теорий по отношению к реальной жизни. Эта "аберрация" узаконена в европейской теоретической мысли доктриной номинализма, признающей, что абстрактные сущности, используемые учеными, это не настоящие предметы, а только названия-номиналы, принимаемые условно, с оговорками-поправками, за отражения реальных явлений в языке. В европейской научной традиции принято читать и трактовать китайские тексты с точки зрения этого самого номинализма, так что здесь вполне можно говорить о двойном или даже тройном языковом барьере – с учетом того, что термины китайской науки не имеют прямых аналогов в европейских языках.
Представляется, что китайская традиция позволяет нам, чей разум засорен множеством не имеющих практической пользы предрассудков и заблуждений (своего рода "отходов" развития теоретической научной мысли), обрести внешнюю опору для развития и укрепления старого доброго здравого смысла, ныне дремлющего и зажатого между монстрообразными теоремами. Чтобы понять древнекитайских мудрецов, китайский язык нужен лишь отчасти, ибо главное препятствие, как видно из вышеизложенного, далеко не в нем, а в тех самых предрассудках, которые скрывают от нас наш собственный здравый смысл.
Исходя из этого, становится понятно, почему сформулированные для полководцев стратагемы – именно с них мы начали нашу рубрику полгода назад – могут иметь другие области и масштабы применения. Логика, на которой они строятся, универсальна: стратегия привязана к ситуации как к процессу, развивающемуся в перспективе различных временных промежутков. Другими словами, если вы считаете разумным, например, пожертвовать малым ради большого (сливовым деревом ради персикового, как это формулируется в "36 стратагемах") в краткосрочной перспективе (то есть в рамках быстротекущей ситуации), то в аналогичной, но растянутой во времени и измененной в масштабах ситуации этот прием также вполне применим. И наоборот – успешные полководческие решения приложимы к повседневности, о каком бы масштабе ситуации не шла речь (2). Например, стратегия Кутузова привела российскую армию к полной победе над Наполеоном без единого выигранного генерального сражения. Она вполне применима, скажем, в ходе переговоров: если точно известно, что при определенной постановке вопроса вы скорее всего проиграете (или не получите максимума выгод), то вы начинаете уходить в сторону, рассуждать об отвлеченных или второстепенных вещах. Можно также находить предлоги и тянуть с переговорами, пока партнер не выложит на стол все карты, не "раскроется" так, что вам останется только выбрать следующий ход по своему усмотрению. В китайской традиции такая стратегия весьма популярна, ибо она позволяет сэкономить свои силы за счет противника, измотать более сильного оппонента и победить "малой кровью". Не случайно последняя из 36 стратагем звучит как "Уход – лучшая стратагема", а Сунь-Цзы в первой же главе своего трактата говорит о том, что лучший полководец "побеждает, не сражаясь". Именно этой стратегией руководствовался Мао Цзэдун, даже в 1947 году, за два года до провозглашения КНР, располагавший вдвое (!) меньшей и намного хуже оснащенной армией, чем Чан Кайши – его соперник за власть над Китаем.
Судя по истории с "атипичной пневмонией", нынешние руководители КНР тоже неплохо умеют применять на практике заветы древних. Вместо "лобового" столкновения с американскими СМИ, китайцы пошли на определенные жертвы и нейтрализовали опасность своей экономике, максимально выполнив все ритуальные действия, характерные для борьбы с эпидемиями на Западе. Конечно, можно было начать затяжную пропагандистскую войну, пытаясь доказать, что американские СМИ (являющиеся, по сути, монополистами на мировом рынке информации) намеренно раздувают истерию вокруг непонятной болезни, очень похожей на острые случаи обычной пневмонии, искусственно сведенные в единый "синдром", опасность которого для человечества в десятки и сотни раз меньше, чем даже опасность обычного отита (3), не говоря уже о гриппе и "типичной" пневмонии. Однако вполне очевидно, что эта война была бы проиграна китайцами с крупным счетом: кому вы больше доверяете, агентству "Синьхуа" или "Ассошиэйтед Пресс"? К тому же у нынешнего Китая достаточно торговых конкурентов, которые с удовольствием бы поддержали "вынужденную" изоляцию страны. В результате ни в одном вопросе, кроме иракского (по поводу которого, впрочем, еще далеко не ясно, насколько США окажутся в выигрыше), КНР не отступила от своих позиций: ни по Северной Корее, ни по курсу юаня по отношению к доллару, ни по обязательствам в связи со вступлением Китая в ВТО, хотя постановка этих вопросов странным образом совпадала со "вспышками смертельной болезни".
Однако в мире, где ценится победа в открытом бою, а бегство считается позором, нужно иметь определенное мужество для применения стратагем, подобных 36-й. Вспомним, что Барклая-де-Толли – первого, кто пытался применить единственно правильную тактику отхода в 1812 году – очень быстро и со скандалом отстранили от командования. Да и Кутузову было неимоверно трудно сдерживать атаки сторонников "быстрых и решительных мер по изгнанию Бонапарта". Китайцев также принято недооценивать из-за их готовности отступить в любой момент.
Мудрые решения, ведущие к победе лишь в конце непростого пути, ответственнее и мужественнее стремления одерживать повсюду блестящие победы, оканчивающиеся полным фиаско для всего дела. В китайской традиции говорят об "отсутствии привязанностей", считавшемся непременным атрибутом "благородного мужа", настоящего мудреца, сильного администратора, непобедимого полководца, от решений которого зависят судьбы и жизни многих людей. Чем больше ответственность, тем более опасными могут оказаться привязанности, тем более уязвима позиция того, кто их имеет. С другой стороны, опираясь на привязанности противника/соперника/конкурента или просто оппонента, можно одерживать убедительные стратегические победы, прикладывая к этому минимум усилий.
У великого стратега Сунь-Цзы был учитель, известный нам по его прозвищу Гуйгу-Цзы (Старец из Ущелья бесов). Он в своем наставлении говорил: "Человек мудрости, удерживая единое, контролирует свои врата и двери… и таким образом открывает или когда хочет, чтобы другой вышел наружу, или когда хочет принять его.
А закрывает, когда хочет овладеть им или когда хочет избавиться от него. … В делах всегда есть внутренний затвор, который образуется через завязывание. Завязывание может производиться через Путь ДАО и Качество ДЭ. Завязывание может осуществляться через сторонников и друзей. Завязывание может осуществляться через богатство и материальные предметы. Завязывание может осуществляться через плотские желания и алчность. Используешь его намерение. Стремится войти (внутрь), пусть входит. Стремится выйти, пусть выходит. Стремится к родственности, пусть роднится. Стремится к отстранению, пусть отстраняется. Стремится приблизиться, пусть приближается. Стремится удалиться, пусть удаляется. Стремится просить, пусть просит. Стремится думать, пусть думает. … По этой причине человек мудрости, устанавливая дело, … создает Затвор со множеством предметов. Он исходит из Пути ДАО и Качества ДЭ, из Доброты ЖЭНЬ и Cовести И, из Ритуала ЛИ и Музыки ЛЭ для планирования и разработки стратегий".
Наставление Гуйгу-Цзы посвящено технике общения и повествует о том, каким образом следует перемещать свое внимание, общаясь с другим человеком, чтобы все время контролировать ситуацию. Собственно говоря, именно возможность постоянно контролировать ситуацию и, таким образом, направлять ее развитие в нужное русло, делая ее предсказуемой, и является целью стратегирования в китайской традиции (сравните с наполеоновским принципом "Сначала ввязаться в драку, а там будет видно"). Когда говорят о контроле, всегда возникает проблема критериев: в какой момент возможно утверждать, что "все под контролем"? Каковы признаки контролируемости процесса? Принято считать, что контроль, как и власть, проявляется в возможности поступать по своему произволу без особых последствий либо ограничивать другого в действиях против его собственной воли. Для китайской традиции характерен иной критерий, который обозначен у Гуйгу-Цзы как "предотвращение щелей развалов", то есть сохранение непрерывности Пути-ДАО, вмещающего определенную последовательность процессов. На этом критерии базируется и известный принцип "недеяния" (увэй), лежащий в основе конфуцианской парадигмы управления и мировоззренческой позиции даосизма. Имеется в виду, что, когда все процессы находятся под контролем, они протекают естественным образом, без "щелей и развалов", проходя все этапы своего развития; при этом управляющий – субъект действия – внешне находится в покое, занят "недеянием". Однако в реальности он определенным образом перемещает свое внимание, незаметно (то есть самым естественным и непринужденным образом) воздействуя на ключевые точки, "предотвращая развалы", говоря словами Гуйгу-Цзы. Следовательно, максимально возможная степень контроля может быть достигнута тогда, когда его объект без принуждения, по собственной воле поступает в полном соответствии с замыслом субъекта контроля. Достичь этого можно, как видно из приведенного отрывка, управляя процессом через "внутренний затвор", то отпирая, то запирая его. Другими словами, "шкала предпочтений", имеющаяся у всякого, кто обладает привязанностями, одновременно является и тем "крючком" или звеном, при посредстве которого обладатель оказывается интегрирован в цепь чужих интересов. Кроме того, человек всегда связан с некоторой системой "внешних" ценностей, не всегда совпадающих с его личными, но являющихся общественно признанными, и потому также охватывающих его, создавая элемент "внутреннего затвора". В тексте Гуйгу-Цзы эти ценности обозначены как парные понятия Пути и Добродетели, Доброты и Совести, Ритуала и Музыки (музыка была важной частью повседневной ритуальности в древнем Китае). Создав "внутренний затвор" и правильно его используя, можно по видимости оставаться в стороне и в то же время активно управлять процессом, не проявляя никакой активности. Это и называется "недеяние" – увэй.
В упоминавшемся в предыдущем выпуске нашей рубрики классическом романе "Троецарствие" есть такой эпизод. В стране смута, император не обладает реальной властью, местные "сильные дома" во главе с амбициозными генералами борются друг с другом за гегемонию. Успешный полководец, жестокий тиран и самодур Дун Чжо оказывается очень близко от заветной цели – захвата императорской власти. Он даже основывает свою "столицу" недалеко от императорской, присваивает себе право пользоваться почестями и привилегиями, казнить и миловать по своей прихоти. Приближенный императора по имени Ван Юнь решает устранить угрозу, нависающую над династией: ведь если Дун Чжо захватит власть, еще больших бедствий не избежать. В романе очень подробно описано, каким образом он добивается того, чтобы Дун Чжо в конце концов был убит своим собственным приемным сыном и ближайшим сподвижником, оставаясь при этом полностью в стороне от происходящего. В качестве базового элемента "внутреннего затвора" он использует привязанность к себе и высокие моральные качества своей воспитанницы, красавицы Дяо Шань. Девушка готова на все ради своего благодетеля, тем более, если тот руководствуется столь благородными побуждениями. Дун Чжо и его приемный сын неравнодушны к женским прелестям и легко сдаются под чарами Дяо Шань, вступая из-за нее в соперничество. Собственно говоря, их обоих губит даже не столько любовь к красивым женщинам, сколько нежелание пойти навстречу друг другу и уступить красавицу ради более ценного союза между ними, который позволял им одерживать победы в битвах и почти привел к императорскому престолу. Однако, кроме очевидных пороков, для этих двоих было характерно множество привязанностей; это сделало обоих весьма уязвимыми, что привело к поражению. Ван Юню не составило труда "завязать" их и вовремя "закрыть затвор".
В "36 стратагемах" также есть стратагема "Красавица", предполагающая использование вожделения для разложения врага изнутри. У Сунь-Цзы подобные приемы рассматривались как методы разрешения ситуации в свою пользу, когда сила на стороне противника. И чем более уверен противник в своей будущей победе, чем менее он внимателен к себе, чем более ориентирован на "плоды победы" и внешний блеск, тем легче падает жертвой такого приема. Поэтому "побежденный", стараясь поглубже "затянуть" врага в свои сети, оказывает ему знаки внимания, почтительно уверяя, что нет оснований для беспокойства, все под контролем. Так, Ван Юнь, правая рука императора, приглашает узурпатора Дун Чжо в свой дом и всячески восхваляет его. Гуйгу-Цзы говорит: "Человек мудрости, обольщая и глупого, и умного, во всех ситуациях не дает им сомневаться". Таким образом, методика Гуйгу-Цзы усиливает эффективность известной стратагемы, позволяя управлять ситуацией в каждой ее точке, полностью контролируя действия своих противников, которые даже и не догадываются, что они действуют по чужому плану.
Отдавая должное стратегическому искусству Ван Юня, нельзя не отметить: ради достижения поставленной цели ему пришлось пожертвовать невинностью своей любимой воспитанницы, что было непростым шагом. Идея о том, что получить нечто можно, лишь отдав что-либо взамен, – одна из краеугольных для китайской традиции. Выигрывает всегда тот, кто умеет правильно соотнести размер жертвы и предполагаемого результата. Гуйгу-Цзы говорит: "…во всем проявляется легкость и тяжесть (вариант: вес), как у безмена и гирь. На основании этого определяешь меры и числа. Исходя из этого, человек мудрости продумывает свои планы". Для Ван Юня мерилом была честь династии, которую он спас ценою чести своей воспитанницы, а затем и собственной жизни. В современном мире каждый решает сам, что для него важнее. Однако стоит помнить: всякий, кто ошибется с "определением меры и чисел", рискует быть, сам того не замечая, замкнутым в чужой "затвор".
Примечания
1. Помимо прочего, можно говорить об ориентированности западного человека на осязаемый «внешний» результат за определенное время, что в восточных практиках приводит в тупик, ибо «учение подобно плаванию против течения — когда не продвигаешься, тебя отбрасывает назад», то есть эти практики требуют духовного подвижничества и способствуют внутреннему совершенствованию, а не внешней результативности (которая достижима лишь как следствие, а не как цель).
2. Западное понятие эффективности увязывает время, потраченное на выполнение задачи, и результат; при этом время рассматривается как некий ресурс, который (как и все невозобновляемые ресурсы) необходимо экономить. Отсюда устойчивое заблуждение, что правильное решение, в отличие от неправильного, позволяет «экономить время». Поэтому китайские стратегии, опирающиеся на время скорее как на средство или инструмент, вызывают ощущение определенного неудобства (см. выше беседу со слушателем бизнес-школы).
3. Согласно статистике ВОЗ, от отита в мире ежегодно погибает от 30 до 35 тысяч человек, в то время как от SARS умерло около 400 человек — в основном люди пожилого возраста с ослабленным здоровьем.
