Сверхдержава, которая не нужна

Академик, директор ЦЭМИ РАН делится с читателями своими мыслями о будущем России. Государственное устройство должно быть приближено к европейской модели, для которой характерны относительно слабые связи между центром и регионами.

Валерий Макаров
Сверхдержава, которая не нужна
"Экономические стратегии", 2001, №3, стр. 14-21

Недаром говорят: "Талантливый человек талантлив во всем". Макаров Валерий Леонидович – один из тех людей, кому удается успешно сочетать научную, управленческую и общественную деятельность, оставаясь при этом жизнерадостным, открытым, общительным человеком. Академик Российской академии наук (1990, член-корреспондент с 1979 года). Член бюро Отделения экономики РАН. Главный редактор журнала" Экономика и математические методы". Член Редакционного совета журнала "Экономические стратегии". Заведующий Кафедрой прикладных проблем экономико-математического моделирования МГУ им. М.В. Ломоносова. Ректор основанной им в 1993 году Российской экономической школы.Член исполнительного комитета Международной экономической ассоциации. Директор Центрального экономико-математического института РАН. В августе 1995 года стал одним из учредителей Московской региональной общественной организации "Центр эволюционной экономики", в октябре 1995 года – учредителем Фонда стратегических приоритетов. В области математической экономики В.Л. Макаров разрабатывал теорию магистралей и ряд других проблем экономической динамики. Им предложена модель так называемой двухступенчатой экономики, а также модель двухвалютной экономики. В области компьютерного моделирования разработал ряд прикладных моделей на уровне отрасли. Валерий Леонидович Макаров беседует с главным редактором журнала "Экономические стратегии" Александром Ивановичем Агеевым.

– В 1990 году известная комиссия Леонида Абалкина разработала предложения по экономической политике, которые Вам были близки и понятны. Юрий Яременко в "Экономических беседах" изложил метод административного перехода к рынку – сначала следовало решить структурные проблемы и лишь затем отпускать цены. Иная стратегия была предложена Егором Гайдаром; третья, представленная Отделением экономики РАН, предполагала сохранение государственного регулирования. Если смоделировать ситуацию постфактум, какой вариант, на Ваш взгляд, был наиболее предпочтителен? Каковы сегодня, спустя десять лет, пути развития российской экономики?

– Не знаю. Я не считаю себя специалистом в теории и практике переходной экономики. Сейчас меня занимает проблема федерализма, имеющая непосредственное отношение к судьбе России. Конечно, я как экономист слежу за литературой, участвую в конференциях, но серьезных научных исследований в этой области не проводил, поэтому вряд ли могу сказать что-нибудь существенное и глубокое.

То, что происходило в 1992 году, мало напоминало продуманную стратегию. Все делалось методом проб и ошибок и, в значительной степени, было пущено на самотек. Например, либерализация цен – их устанавливали, фактически, сами производители и магазины. Царила всеобщая растерянность, ведь люди привыкли к тому, что инструкции "спускаются сверху". По существу, они должны были самостоятельно искать механизмы ценообразования.
Только в 1993-1994 годах появилось осознание того, чем чревато "строительство капитализма" в отсутствие рыночных институтов, которые в нашей стране формировались очень медленно. Именно их недостаточное развитие и вседозволенность, в том числе и нравственная, обусловили расцвет криминальной и теневой экономики. Стали раздаваться голоса, что сначала надо было создать основные структурные элементы рынка, а уж потом либерализировать экономику. Однако сторонники либерального подхода утверждали, что рыночные институты – биржи, страховые компании, банковская система – создаются по ходу дела. Как раз банковская система и оказалась наиболее слабым звеном. Если говорить о финансовых рынках, они у нас до сих пор не развиты, хотя прошло десять лет. Просто удивительно, насколько мы отстаем. Например, в России все еще нет настоящего рынка опционов. Поэтому иностранные инвесторы, привыкшие страховать свои вложения, покупая опционы, в принципе не могут вкладывать деньги в такую экономику. А ведь создание рынка опционов не такая уж сложная наука. Рыночная сила – мощная сила, но чтобы она эффективно работала, требуются тонкие инструменты.

– Как теперь с этим быть?

Вернуться назад довольно сложно, хотя бы в силу того, что наша экономика попала в ловушку, в которую привел естественный ход вещей. Чтобы выбраться из неё, нужен какой-то толчок извне, необходима помощь государства. Одной из действенных мер могло бы быть принятие Уголовно-процессуального кодекса, который соответствует действующей Конституции. В России уже семь лет существует новая Конституция, а Уголовно-процессуальный кодекс все еще старый, принятый в 1960-е годы. Подлинно независимая судебная система, гарантирующая обеспечение прав граждан, да при этом быстро и эффективно работающая – необходимый элемент рыночной экономики. Мировое развитие свидетельствует: ее наличие есть показатель силы государства. Это не означает, что в каких-то экстремальных случаях, когда проблему нельзя решить с помощью демократической процедуры, государство не может прибегнуть к помощи спецслужб, у которых есть для этого свои методы.

– Вы считаете, что фактическое укрепление силового контура государства бесперспективно и опасно для федерализма, для целостности государства?

Да. Россия – это уникальная страна по масштабам территории, по числу наций, населяющих ее, разнообразию культур и неравномерности экономического развития регионов. Чтобы сохранить РФ как единое государство, необходимо создать федерацию особого типа, так называемую договорную федерацию, которая предполагает неравенство ее субъектов. Существует примитивное представление о равноправии всех субъектов федерации в том смысле, что каждый из них имеет один голос, все одинаково подчиняются федеральному закону, как бы "пострижены под одну гребенку". Такая федерация России не подходит.
В ельцинское время субъекты Российской Федерации действовали в соответствии с Конституцией, согласно которой разрешено и даже поощряется заключение договоров о разграничении полномочий между республиками и федеральным центром, причем четко прописывается, за что отвечает каждая из договаривающихся сторон. Некоторые губернаторы не довольны, полагая, что национальные республики имеют больше прав, чем края и области, потому что у них есть собственные конституции, символы государственности, их главы называются президентами. Мне кажется, в этом нет ничего плохого. Напротив, здесь проявилась мудрость ельцинской Конституции, которая учла российскую специфику. Целостность России сохранится лишь в том случае, если субъекты федерации будут значительно отличаться один от другого, вплоть до различий в политическом режиме. Элементы этого, кстати, наблюдаются. Возьмем, например, Башкортостан – близкое к тоталитарному государство. В расположенной неподалеку Саратовской области, руководимой Дмитрием Аяцковым, более либеральная обстановка. То же самое можно сказать и о Самарской области. Если бы у нас был американский уровень развития и соответствующие институты, люди бы просто "голосовали ногами", то есть переселялись бы в те регионы, которые им больше нравятся.

"Голосование ногами" – это особый институт. Уровень мобильности населения в России очень низок. Во-первых, в нашей стране существуют разного рода ограничения, режим прописки, например. Во-вторых, организации, которые должны заниматься этой проблемой – иммиграционная служба, служба по делам беженцев – настолько слабенькие, настолько неразвитые. Государство выделяет им так мало средств, что они не имеют возможности полноценно работать, не развит рынок жилья и тому подобное.

Север России умирает, и никакого конкретного плана его спасения нет. Видимо, имело бы смысл вложить серьезные средства в то, чтобы просто перевезти население в другие районы – ведь народ там достаточно квалифицированный. Люди брошены на произвол судьбы. Без поддержки они просто погибнут вместе с техникой и домами. Для того чтобы сохранить территорию, чтобы она осталась частью России необходимо там, где это нужно, применить точечную стратегию, создать нормальные условия существования.

– Кто выиграл от частичного расширения властных полномочий автономных образований? Есть ли такие?

– Сегодня в мире, по крайней мере в его развитой части, начинает прослеживаться тенденция отмирания национальных государств. Одна часть их функций передается на более высокий уровень, регулируемый международным правом, а другая, наоборот, – на более низкий уровень (провинции, земли, регионы, муниципалитеты). Подлинный смысл существования государства и его граждан – это обеспечение высокого жизненного уровня. Для достижения этой цели не обязательно наличие сильного государства, скорее, наоборот. Например, Люксембург, который населяет менее 100 тысяч человек, тем не менее, известен относительно высоким качеством жизни. Люди здесь не страдают комплексом национальной неполноценности из-за того, что не живут в супердержаве, от того, что у них нет межконтинентальных баллистических ракет и ядерного оружия. Они чувствуют себя защищенными, потому что являются европейцами. Их защищает не национальное государство, а международные структуры: Европейский Союз, сложившаяся система международных отношений. Европа переходит к новой форме государственности. Если раньше существовала имперская модель (Британская империя, Оттоманская империя, Австро-Венгерская, Российская – последняя империя, которая еще существует), то сегодня роль национального государства все более и более уменьшается. В исторической перспективе, на мой взгляд, Россия как сверхдержава просто не нужна. Гораздо важнее, чтобы у россиян была достойная жизнь. Я лично предпочел бы хорошую жизнь в каком-нибудь Московском княжестве жалкому существованию в великой России. Жить в открытом мире, где для того, чтобы поехать в Америку или в Испанию, достаточно купить билет – это прекрасно. Во времена Советского Союза гораздо проще было попасть из Москвы во Владивосток, чем, например, в расположенную ближе Вену. Хочется чувствовать себя частью огромного мира, в котором отсутствуют какие бы то ни было препоны, кроме чисто экономических – чтобы купить билет, надо иметь деньги. Поэтому мне представляется, что строительство сильного государства, а тем более супердержавы, в историческом плане совершенно неверная стратегия, ненужная людям. Америка и в какой-то степени Россия делают это, полагая, что существует некая внешняя угроза, например, исламская. Канонический ислам – это довольно мирная религия, направленная на самосовершенствование. Мне кажется неправильным считать, что мусульмане несут потенциальную угрозу всему остальному миру, поэтому развитые страны должны быть готовы в случае чего дать отпор какому-нибудь Саддаму Хусейну. Думается, что эта проблема по каким-то причинам искусственно раздувается.

Если государственное устройство России будет приближено к европейской модели, для которой характерны относительно слабые связи между центром и регионами, то ей не понадобятся такие большие военные расходы. С моей точки зрения, и первая, и вторая чеченская война – это очень серьезная ошибка. Теперь, задним числом, ясно, какую высокую цену пришлось заплатить за нее населению Чечни и всей России, какой ущерб нанесен международному престижу нашей страны. Я думаю, надо было позволить Дудаеву создать независимое государство.

Окуджава сказал на последнем концерте в Париже: неужели нет у российской власти других способов самоутверждения, кроме как заставить этот маленький народ жить так, как надо России.

С рациональной точки зрения это выглядит немножко странно: с легкостью отпустили Беларусь, Украину, Казахстан, где живет более двадцати миллионов русских…

– Отпустили или они сами ушли?

– Так сложилось, но, во всяком случае, никакой всемирной трагедии из этого не делалось, не было попыток захватить Беларусь, потому что она посмела стать независимой. А маленькая несчастная Чечня превратилась в камень преткновения. Новый Президент Владимир Путин объясняет это тем, что Чечня – важнейший геополитический, стратегический плацдарм. Мол, если допустить здесь послабление, то сюда устремится весь мусульманский мир. Можно домыслить, что затем исламские фундаменталисты захватят Дагестан и весь Кавказ, а потом поднимутся по Волге.

– Логически выстраивается такая цепочка.

– Да, объяснение именно такое: через Чечню мусульмане, почему-то с помощью американцев, могут проникнуть на нашу территорию. Я очень много общаюсь с американцами, и у меня не сложилось впечатления, что в Вашингтоне планируют разрушить Россию, превратить ее в страну третьего мира для того, чтобы США могли разоружиться, а деньги вместо оборонных проектов вложить в освоение Марса. Ничего подобного! Они не рассматривают Россию как врага, которого надо уничтожить, чтобы Соединенные Штаты жили лучше.

Московский регион, относительно процветающий с экономической точки зрения, и уровень жизни населения здесь гораздо выше, чем в других районах страны, особенно на Севере и на Дальнем Востоке. Считается, что сильные регионы должны помогать слабым. Я говорю о так называемой политике выравнивания. Мне кажется, что это неправильно. На самом деле, необходимо здоровое соревнование между регионами, а людям надо предоставить возможность "голосовать ногами", переселяясь в наиболее привлекательные для них области. В стране явно не достает соответствующей структуры, которая облегчала бы миграцию рабочей силы. И нет ничего страшного в том, что некоторые районы обезлюдят – это неизбежная цена. В США, например, тоже есть брошенные города. Зато людям от этого будет лучше. В конце концов, ведь все существует для людей. Мы вкладываем средства в совершенно ненужную с экономической точки зрения территорию, чтобы у нас на Таймырском полуострове были города, понижая тем самым уровень жизни населения.

– Но, если корпорация решает, что ей выгодно поддерживать такой город, расположенный на территории, где она добывает нефть и газ, то это, видимо, частное дело такой корпорации?

– Это их проблемы. Они сами должны думать о том, как организовать дело, чтобы оно приносило прибыль. Может быть, лучше всего использовать вахтовый метод, а может – реанимировать Северный морской путь, который сегодня практически умирает. Возможно, его возрождению будет способствовать деятельность Романа Абрамовича, пример которого показывает, что не следует слишком полагаться на государство, бизнес тоже на многое способен. Я рассматриваю Абрамовича не как представителя государства, а как бизнесмена. В классической демократии западного типа тесное сплетение бизнеса и государственной власти является нарушением всех правил. В США, например, предприниматель, избранный в Конгресс или в Сенат, должен прекратить заниматься бизнесом. В России дело обстоит иначе. Я думаю, на данном этапе в этом нет ничего плохого. Государство как экономический агент у нас очень слабо, просто нет ресурсов на то, чтобы иметь бюджет развития. Возьмем, к примеру, наши муниципалитеты. В России насчитывается 12,5 тысяч муниципальных образований, но абсолютное большинство из них убыточно. Прибыльны – их меньше тысячи – те, у руководителей которых есть предпринимательская жилка. Остальные главы администраций муниципалитетов имеют психологию просителей.

– И вышибал.

– И вышибал. Но есть и энергичные, деловые люди. Например, Анатолий Гладышев возглавляет Одинцовский район Московской области, из которого он "сделал конфетку": пустил туда успешных бизнесменов, создал лучший в стране ледовый дворец спорта и так далее.

– Пусть министерства зарабатывают деньги, например, Министерство имущественных отношений или Комитет природных ресурсов. Осуществима ли такая фантастическая идея – поставить перед госаппаратом задачу зарабатывания денег?

– То, о чем Вы говорите, весьма спорная вещь. По классической теории это категорически невозможно. Но с другой стороны, общепризнанно, что государство является монополистом. Монополия – это всегда неэффективно, потому что она начинает работать сама на себя. Для борьбы с этим надо встроить в монополию определенные механизмы конкуренции. В случае с политическим институтом эту роль может играть теневой кабинет, как, например, в Англии. Сам факт его существования повышает эффективность работы действующего правительства.

Если рассматривать государство как монополиста, который предоставляет услуги населению, то становится ясно, что у последнего нет выбора. Например, вам нужно взять справку в ЖЭКе, и этот ЖЭК единственный, альтернативы нет. Поэтому его сотрудники берут взятки и измываются над вами. Создание параллельных структур – серьезная проблема, которой озабочены люди, решающие вопросы эффективности работы государственной машины. В том, что государство может заниматься бизнесом, кроется одна из возможностей повышения такой эффективности. Об этом в свое время думал Борис Немцов. Он, в частности, развивал идею госзакупок на конкурсной основе.

Ваша мысль о том, что некоторые министерства могли бы выполнять функции хозяйственных субъектов, быть экономическими агентами на рынке, в условиях России может работать. У нас другой менталитет. На Западе люди получают власть, заработав много денег и став обладателями крупных компаний, корпораций. Часть своей власти они передают государству, как бы нанимая его для реализации общенациональных целей. При этом государство строится снизу вверх. Россия шла другим, восточным путем. Восточная деспотия предполагает концентрацию власти в руках государя, который делится ею с вассалами, передавая ее по своему усмотрению. Его подданные могут заниматься бизнесом и разбогатеть, но только до известного предела, потому что самым богатым всегда остается он. Президент США получает 200 или 300 тысяч долларов в год, а Билл Гейтс – несколько миллионов в неделю. Это считается нормальным, президент не впадает от этого в истерику, не старается посадить Гейтса в тюрьму. В России ничего подобного быть не может: тот, у кого верховная власть, должен быть самым богатым. Такой подход препятствует экономическому росту.

– Неужели все так безнадежно? Как изменить менталитет, ведь не сделаешь трансплантацию мозга?

– Безнадежно при условии, что Россия сохранится как унитарное государство. В случае, если каждый субъект федерации займется поисками собственного пути развития, между ними возникнет конкуренция, люди, "голосуя ногами", будут выбирать лучшее. Это поможет создать нормальные европейские условия жизни, хотя бы для части населения. Ведь у нас есть народы, не стремящиеся жить, как европейцы. У них своя культура, свои обычаи, традиции, и они хотят их сохранить. Например, некоторым северным народностям не нравятся коммунальные дома, им удобнее в чумах. Или Тува. Считается, что по экономическим показателям Тува на грани вымирания. На самом деле, в республике нормальная продолжительность жизни, нормальная рождаемость, никакого вымирания там нет. Просто образ жизни у них другой, люди живут по-другому.

– То есть, Вы считаете, что статистика не отражает реального положения дел в регионах?

– Статистика этого уловить не может. В конце концов глобализация – это, с одной стороны, сугубо позитивный, неизбежный исторический процесс внедрения единых стандартов: у всех мобильные телефоны, роуминг по всему миру, Интернет, английский как язык международного общения, рестораны Мак Дональдс, с другой – определенная угроза существованию культурной идентичности. Богатство цивилизации складывается из многообразия национальных культур. Исчезновение любого, даже малочисленного, национально-культурного сообщества обедняет человечество. То гетерогенное федеративное устройство, о котором я говорил, позволяет избежать этого. Если "стричь всех под одну гребенку", не то что ненцы вымрут, они просто будут уже не ненцами, а обычными детьми цивилизации, как Шойгу.

– И последний вопрос. Ваша любимая экономическая притча, иллюстрирующая отношение к жизни, экономике, потребительским благам?

– Не могу вспомнить ничего подходящего. Я точно знаю, что духовное выше материального, однако, эти два мира существуют и развиваются параллельно, и в человеке, и вокруг него. Прогресс в материальной сфере виден, осязаем, измеряется в деньгах. Мне лично прогресс в духовной сфере приносит больше удовлетворения и радости, чем в материальной: гораздо приятнее написать интересную статью, прочесть хорошую лекцию студентам, понять что-то важное, чего не понимал раньше, чем заработать лишние 100 долларов.

Говорят, что все можно измерить. Хотелось бы знать, куда эволюционирует человечество: либо в сторону людей типа Сократа, Джордано Бруно, протопопа Аввакума или Махатмы Ганди, либо в сторону Александра Македонского, Наполеона, Гаруна аль Рашида, Билла Гейтса. И хотелось бы верить, что в сторону первых.