Революция корпораций

Человеку свойственна тяга к преодолению однажды обретенного видения предмета, сложившихся формул знания, устоявшегося формата дисциплинарных рамок. Но опять возникает все тот же вопрос: как измерить энергии подобной тяги?

Александр НЕКЛЕССА
Революция корпораций. Капитализация: новое прочтение
"Экономические стратегии", №5-6-2004, стр. 24-28

В современном мире целенаправленная, эффективная деятельность становится самостоятельной ценностью для все большего числа людей. Но чем измерить затраченные усилия, энергию, время, подвижничество ума? Считается, что мера им – результат. Однако результат можно понимать по-разному: количественно – как сумму прибыли; качественно – как позитивный или негативный эффект; ценностно – как достижение нового состояния. Или, к примеру, социально: в том числе как действенный, весьма результативный, но по тем или иным причинам социально неприемлемый итог…

Так где же она, универсальная и в то же время практическая, прагматичная мера человеческой деятельности, подобная единицам мощности, силы тока, скорости? Давайте представим человека, который учится плавать. И попробуем смоделировать алгоритм этой целенаправленной деятельности, включающий в себя качественные переходы.

Некто пытается держаться на воде, производит при этом массу движений и наконец обретает новую способность – плыть. Современное производство со всем своим специфическим, постиндустриальным инструментарием – информатикой, аналитикой, прогностикой – чем-то схоже с приведенным выше примером: и тут и там достигается нечто новое в сравнении с жизненным опытом, реализуется иное качество бытия.

Однако подобного обретения может и не произойти. Тогда сумма действий останется рассыпанным на ковре конструктором – набором напрасно потраченных усилий, несостоявшимся проектом, свалкой невостребованных ресурсов и отходов. Чтобы добиться качественного результата – перехода – и быть готовым к предстоящей новизне, тем более к ее форсированному освоению, нужно иметь вынесенный вовне магнит, инициирующий энергии сборки – "аттрактор".

В сущности, внутри любого эффективного проекта (а в ментальной сфере – дискурса) заложена тяга к трансценденции прежней фабулы бытия, желание взглянуть на предметное поле деятельности извне, из пространства, определяемого иной сеткой координат. Человеку свойственна эта тяга к преодолению однажды обретенного видения предмета, сложившихся формул знания, устоявшегося формата дисциплинарных рамок. Но опять возникает тот же вопрос: как измерить энергии подобной тяги?

Совсем не так давно – по историческим меркам – источником антропологической гравитации и градусом личностных усилий признавались метафизические энергии: благодать и грех. Однако как тогда, так и сейчас есть у них некая "земная тень" – вполне "физический" коррелят, по-своему амбивалентный по отношению к добру и злу аккумулятор человеческой энергетики, – деньги.

Причем все три константы (помните – "ладан", "мирра", "золото") обладают гибкой, но действенной властью над человечеством. Выстраивают они также собственную инфраструктуру, производят социальные и иные конструкты – институты и практики, пронизывающие соответствующими токами социальное/индивидуальное поле деятельности, прикрепляясь к механике жизни, структурам повседневности, к самому поиску новизны.

* * *

Обсуждая понятие капитала (и капитализации), мы движемся в русле некоей традиции, имея в виду, в частности, существование сложившихся институций, ранее прописанных технологий, привычных толкований производственной деятельности и форм ее организации. Между элементами данного комплекса есть генетическая связь, они объединены единым полем общественной практики. Однако актуальное состояние данного поля заметно отличается от того, как оно представлено, скажем, в большинстве учебников, содержащих отфильтрованное и формализованное знание.

Речь идет о стремительной трансформации человеческой деятельности и одновременно об изменении шкалы и самой системы оценок; обновляющемся инструментарии и преображающихся институтах; о практических аппликациях тех мутаций, которые претерпевает социальная практика в последние десятилетия и годы. А изменения на планете происходят действительно революционные.

Обратимся к истокам. Основания наук о человеческой деятельности (как мы сказали бы сейчас, общественных наук) были разработаны Аристотелем, при формировании своей матрицы знания поставившим на первое место философию (знание умозрительное), практические дисциплины (политику, экономику) – на второе, а на третье – технологии (приемы мастерства, творчества, производства), которые назывались тогда искусством (технэ). При этом практическая деятельность рассматривалась Аристотелем весьма современным образом – как синтез умопостижения и действия.

Вектор практики сегодня также устремлен к реинтеграции, к "великому объединению" форм человеческой активности. Импульс междисциплинарности проявляется во всей совокупности человеческих практик, в частности в сфере миростроительства (экономики). Модификации данного поля отражаются на содержании таких категорий, как капитал, рыночная капитализация, а также на статусе и динамике такой формы общественной организации, как капитализм.
При оценке трансформационной ситуации многое зависит от темперамента и позиции исследователя. Можно оперировать стандартными определениями капитала и быть по-своему правым. Однако исследователь, который не обращает внимания на происходящие изменения и буквально следует дисциплинарному канону, рискует погрузиться в болото схоластичной риторики, перерезав пуповину, связывающую его с динамичной и многоцветной реальностью. При этом вся добытая информация может обратиться в груду глиняных черепков, а обретенное ранее знание – в сковывающий движения груз. Меж тем как экономика наших дней – живая, сверкающая и пульсирующая, словно ртуть, немного таинственная сфера знания…

Пример позиции, парадоксальным образом совпадающей с требованиями современности, – новое прочтение известного изречения Томаса Карлейля, назвавшего экономику "сумрачной наукой" (так обычно переводят его знаменитое высказывание). Но вчитайтесь в оригинал: Карлейль использовал для определения этой науки многозначное слово mist, среди значений которого и "туманная", и даже "плодящая миражи"… Между тем российско-марксистский, равно как и либерально-экономический подходы ставили и экономику практически в ряд естественных, точных наук – то есть наук, исследующих окружающий мир и обладающих устойчивым категориальным аппаратом. Однако экономика – это гуманитарная (социогуманитарная) дисциплина. Данная форма организации знания исследует динамичные, творимые самим человеком формы отношений, их эволюцию, модификации, принимаемые ими в процессе практики – строительства социосферы. А также технологию данного строительства и его методы.

Когда мы говорим, что нематериальные ресурсы – социальный капитал, капитал человеческий, интеллектуальный, символический, культурный не являются капиталом в традиционном – эконометрическом – понимании, то логика нашего рассуждения вроде бы ясна и внятна. Но когда мы обращаемся к практике, то обнаруживаем поразительные метаморфозы, и одна из наиболее ярких связана с трансформацией методов оценки предприятия, с проблемой его рыночной капитализации.

В качестве примера обратимся к реестрам и ранжирам современных корпораций. Они могут иметь примерно равные по стоимости движимое и недвижимое имущество, запасы сырья и изделий, то есть обладают однопорядковой бухгалтерской стоимостью (физическими активами), но при этом их рыночная стоимость (капитализация) различается подчас чуть ли не на порядки! И если просчитывать их капитал в системе старых политэкономических прописей, то результат не просто не сойдется, но отразит заметно иную реальность, равную абракадабре с точки зрения текущей практики.

Возьмем более сложный случай – установление баланса между рентабельностью предприятия и его капитализацией. Тут мы также столкнемся с отсутствием полноценной корреляции, хотя уже не столь шокирующей, как в предыдущем случае. Но степень удивления перед раскрывающейся истиной заметно возрастает: оказывается, даже такой показатель, как рентабельность, причем исчисленная в наиболее рафинированной форме (free cash flow to equity), в современной экономике является детерминантом неполноценным и уязвимым…

А вот еще более занятная история: предприятие нерентабельно и, казалось бы, ответ на вопрос об уровне его рыночной капитализации очевиден. Но этот ответ из области теории, а на практике предприятие вполне может котироваться на рынке и порой совсем неплохо. Вспомним известный пример: знаменитая российская газета убыточна, но имеет хорошую капитализацию, на рынке за нее даже идет борьба. О чем это говорит? Как минимум об изменчивой логике экономической практики. И прежде всего констатирует ее выход за пределы собственно хозяйственной деятельности. А также о новых формах и факторах системной организации экономической жизни общества, органично включающей в себя разнообразные элементы социальной практики. То есть о необходимости осваивать и внятно изъясняться на этом, незнакомом до поры, языке. Ведь когда рентабельности нет, но капитализация присутствует (а с ней и возможность получения своего рода дохода от нерентабельного предприятия) – это уже не чисто хозяйственная и не только экономическая (в прежнем понимании данного термина) семантика.

Так что же все это означает? Что же такое рыночная капитализация? Это "сумма текущей рыночной стоимости заемного и собственного капитала"? Это "произведение биржевой цены акций на их объявленное количество"? В данных определениях смущает их откровенный механицизм. Следуя подобным прописям, легко упустить открывшуюся и плохо исследованную просторность, нелинейность бытия. Она является своего рода Новым Светом деятельного социокосмоса, причем именно на этих зыбких землях создаются прорывные ситуации, выстраиваются оригинальные организационные и деятельностные схемы, завоевывается сверхприбыль и снимается экзотическая квазирента за счет освоения предметных полей новизны.

Кстати, в некотором смысле так же действовали и конкистадоры.

* * *

Рыночная капитализация – универсальный дешифратор антропологической активности. Подобное утверждение вводит масштабную сетку координат для оценки в финансовых категориях любой формы человеческой деятельности. Иначе говоря, это рамочная формализация бытия, динамичная ипостась универсального, "тотального" рынка. Экономика отнюдь не всеобъемлюща, однако она покушается на многое и дерзает стать всем.

Экономическая практика – сложное, многоуровневое, структурно не вполне определенное пространство, и методы оценки должны не просто улавливать данную нелинейность, но отражать ее в виде интегрального, практичного показателя, идя при этом на определенные компромиссы.

Методы экономической оценки – так же как и профессиональной рефлексии – специфичны. Скажем, валовой внутренний продукт – знаменитый ВВП – весьма распространенное понятие, но при этом он типологически не однороден. Например, основная масса хозяйственной деятельности – производство товаров и услуг – оценивается по тому, нужно ли производимое кому-либо, то есть производство оценивается по результату: продан товар или нет, и если продан, то по какой цене. Востребованные товары и услуги оказываются объектами статистики, а сумма полученных величин определяет ВВП.

Вроде бы понятно, если не вдаваться в детали. А если вдаваться, то один из первых вопросов: а что же происходит с оценкой произведенных общественных благ, не прошедших сквозь рыночный фильтр, – с образованием, культурой, наукой, управлением, безопасностью?

Они ведь также являются формой общественно полезной человеческой деятельности (результат которой отражается в ВВП), но оцениваются при этом по-другому: не по рыночной стоимости и не по цене продаж. А по затратам. Однако же почему? У данной практики свои глубокие основания. Человеческая деятельность издревле делилась на частное предпринимательство, ориентированное на прибыль, и на производство общественного блага. Создание социальных благ есть прерогатива общества в целом. Подобное "производство" далеко не всегда совпадает с интересами рынка и потому не всегда может оцениваться в стоимостных категориях. Однако включение результатов данного сегмента практики в интегральный экономический показатель есть своего рода хозяйственный императив, что весьма затрудняет задачу, нарушая однородность методов оценки. Отсюда некоторая химеричность типологии современных методов расчета ВВП.

И тут возникает соблазн взглянуть с этой позиции на типологию предприятий. Возьмем, к примеру, понятие "корпорация", ведущее свою историю еще от средневековых цехов и коллегий. Корпорация – особое предприятие: когда-то оно не было исключительно частным предприятием (таковым являлось партнерство), это был институт, несущий в себе публичные функции и получающий/обладающий предоставленными обществом (сюзереном, бюрократической верхушкой) привилегиями. Подобная организационная форма оказалась весьма плодотворным типом предприятия, которое, интегрируя общественное, внерыночное с частным, рыночным, сформировало эффективный механизм. Впоследствии завоеванные корпорацией привилегии например ограничение ответственности по долгам только имуществом предприятия, перешли к другим агентам экономической практики. Сегодня, однако, важно, пожалуй, нечто иное: переход от узкого толкования частнопредпринимательской деятельности к более широкому, стратегическому подходу, объединяющему, а не разделяющему человеческие практики, активно оперирующему в расчетных пространствах такими категориями, как время (кредит), вероятность (риски), интегральность (кумулятивный эффект), дискретность (фазовый переход).

Для подобного синтетического продукта потребовались новые формы оценки. А для них в свою очередь – обновленный инструментарий, поскольку привычные методы оценки капитала не охватывали открывающееся нелинейное, неоднородное пространство.

Когда речь заходит о радикальных переменах, подчас кажется, что разговор идет о каких-то глобальных аспектах реальности, к повседневной механике, микроэкономике имеющих, в общем-то, весьма косвенное отношение. Однако это не так. Происходящие изменения перевернули экономическую пирамиду. Определяющим фактором экономической деятельности на сегодняшний день оказалось фактически не само производство, а нечто иное. А именно то, что принято называть нематериальными активами, стоимость которых во множестве случаев значительно превосходит оценку активов физических.
Это значит, что "невещественные" факторы становятся более влиятельными агентами экономической деятельности, а операции с ними – заметно более актуальным полем практики, нежели внимание к былым хозяйственным категориям, занимающим в новых прописях подчиненное положение. Иначе говоря, мы находимся лицом к лицу с интенсивно меняющейся, преображенной экономикой…

Но когда же случился данный переворот?

В экономической истории капитализма имели место несколько фазовых переходов. Один из них произошел еще в XVIII веке, когда процветавшая до того времени его торгово-денежная форма пришла в упадок, перестав приносить прежний уровень дохода, и потребовалась радикальная перестройка созданной ранее конструкции… Однако прежде чем перейти к историческим коллизиям, пристальнее вглядимся в организацию человеческой практики, получившую ярлык капитализма.

Продолжение следует.