Президентский отсчет

Некоторые думают, что Владимир Владимирович Путин получил в наследство от Бориса Николаевича Ельцина власть. На самом деле, наследство Бориса Николаевича в другом – он оставил Путину провал, который образовался между властью и народом за время правления первого Президента России.

Т. Иванова
Президентский отсчет
“Экономические стратегии”, 2000, №2, стр. 102-108

Некоторые думают, что Владимир Владимирович Путин получил в наследство от Бориса Николаевича Ельцина власть. На самом деле, наследство Бориса Николаевича в другом – он оставил Путину провал, который образовался между властью и народом за время правления первого Президента России. Народ и те, кто вершат его судьбу, проживают на разных уровнях реальности, всё хуже представляя, что происходит друг у друга, и всё меньше этим интересуясь. Выборы, будучи занятием мифологизированным и практически создаваемым в PR-лабораториях, способны достичь в лучшем случае иллюзии сплочения, которая распадется при первых признаках того, что ожидания опять не оправдались. Впрочем, эти ожидания начинают страдать такой же неопределенностью, как программа, которую готовят для Президента. Когда в ожиданиях электората есть определенность, на президентских выборах проявляется больше внимания к программам кандидатов. Электорат, за которым в предвыборное время велась зоркая охота, по отношению к власти ограничился формулировкой самих общих пожеланий. Их суть неплохо изложил герой одного телерепортажа из глубинки, обращаясь к избранному Президенту: вы с нами построже, русский человек много воли не любит, проказничать начинает. Достаточно весело изложил. Сложный электорат достался новому Президенту. Мне кажется, хорошим знанием его не может похвастаться никто из власть придержащих в России. Но без этих людей – бывшего электората – эффективное осуществление реформ в стране невозможно. Программы, даже самые выдающиеся, ничего не решают, если массы людей отказываются их выполнять, или вопреки генеральной линии гнут своё. В отсутствие ясно сформулированных требований и ожиданий в отношениях между властью и народом, реальные реформы в стране не то что начинать, даже планировать нельзя. В обстановке полной таинственности условий договора друг с другом, социальные последствия преобразований носят непредсказуемый характер, как и сама судьба преобразований. Подумать над этим – самое время.

 

С некоторых пор состояние выборов в России – непременная часть пейзажа. Или национальная игра с открытым финалом, который любой, кому это интересно, трактует и пересматривает на свой вкус. От частоты повторения стирается чувство реальности происходящего и появляется иллюзия возможности переиграть, если концовка не покажется достаточно оптимистичной. Мы изъясняемся с реальностью на языке общих фраз и смутных пожеланий, теряя нить разговора, уходя от неприятных тем, с детской надеждой полагая, что всё решится само после выборов: тех, единственных, решающих, судьбоносных. Но когда ситуация выбора наступает (в который раз), быстро выясняется, что народ выбирает, в сущности,
то, что уже есть, то “ненавистное” сегодня, которое хотелось изменить или от которого не терпелось избавиться. В действительности, в России всегда выбирают власть вне зависимости от того, любят ее или нет. С ожиданием эффективных действий власти это никак не связано. Если власть окажется неэффективной, не будет отвечать ожиданиям, ее начнут игнорировать. Необходимую долю внешнего поклонения власть при этом получит. Возможно, ей признаются в “вечной любви”. Но налоги, тем не менее, платить перестанут, законы обойдут, судьбоносные решения погубят отсутствием исполнения. Необходимость выбора, таким образом, удовлетворяет демократические инстинкты, но сама по себе мало что значит. Стратегия для народа все равно пишется отдельно от народа, который предпочитает определенность в тактике (отсюда такая популярность популистских посулов), а в стратегии – неопределенность, игру с открытым финалом. Нельзя сказать, что русскому человеку все равно. Просто отечественная творческая мысль за годы бездарного (а когда и жестокого) правления выработала особый стиль индивидуального приспособления к власти, описываемый буквально в известной формуле “вы там как хотите, а я как знаю”.

 

Парадоксальность свершившихся в России президентских выборов в том, что избирательские предпочтения оказались на стороне действующей власти – величины как-будто известной – и одновременно совершенно неизвестного человека, эту власть олицетворяющего. Направление и метод его действий остаются предметом догадок даже после 26 марта. Но реально это обстоятельство беспокоит только политиков и олигархов – им делить места при новой власти, бороться за близость к ней. Те, кто сделал свой выбор 26 марта (а это миллионы избирателей), чувствуют себя комфортно в безвестности и продолжают жить как жили. Именно это внушает наибольшие опасения. Воспроизведение модели отношений с народом, присущей правлению Ельцина, приведет к окончательной потере контроля над экономическим поведением масс и ввергнет страну в бесконечную игру с непредсказуемым финалом, в которой у России остается все меньше времени и шансов победить.

 

Общепризнанно, что обстоятельства во многом на стороне Путина. Имидж молодого, здорового, решительного и многообещающего руководителя обеспечивает ему благосклонность обывателя, уставшего стыдиться за державу. Война также сделала Путина популярным. Высокий уровень мировых цен на нефть позволяет расширить границы политического и экономического маневра, откладывает некоторые экономические проблемы, дает возможность без особого труда сдерживать социальное напряжение в обществе. Отечественные политики, даже те, которые критикуют его, в сущности, хотят признания с его стороны. К нему внешне благосклонны западные лидеры, деловые круги, потенциальные инвесторы. У него есть все, чтобы удачно стартовать в качестве Президента России. У него нет только социального контракта с российским обществом, системы ясно определенных правил взаимоотношений и гарантий их исполнения. Хотя, надо признать, некоторые намеки на грядущие способы договора с обществом сделаны.
В конце концов, мировые цены на нефть могут упасть. В России достаточно причин для реального наступления тяжелого социально-экономического кризиса. Отечественные политики известны своей склонностью к перебежкам из лагеря в лагерь, западные также не отличаются постоянством. Иностранные инвесторы умеют быстро терять интерес и деловой энтузиазм, когда речь заходит о малейшем превышении установленной ими нормы риска. Война – само по себе рискованное предприятие, в котором, как учит мировая история, нет победителей как таковых, и что сегодня записывают в плюс, завтра могут записать в минус. Всенародная поддержка – производное и атрибут определенного мифа, то есть сооружение шаткое. Что остается у лидера страны, когда обстоятельства оборачиваются против него? Доверие народа, которое можно приобрести только выполняя жесткие правила отношений друг с другом.

 

В принципе, сценарий поведения власти после президентских выборов может развиваться по двум направлениям. Первое направление предполагает вынесение благодарности народу за активное участие в выборах с последующей концентрацией власти на самой себе – как-то, борьба группировок за влияние, актуализация кампаний компроматов и разоблачений, выяснение отношений между исполнительной и законодательной ветвями, между центром и регионами и прочее, что пройдено не раз. Определенная внутривластная интрига неизбежна. Она уже реализуется в достаточно напряженной обстановке вокруг формирования правительства. Но в данном случае важен не факт, а акценты. Сосредоточение на кулуарной борьбе окончательно отдалит власть от народа, а государство от общества.

Согласно второму направлению развития власть принимает мысль, что помимо нее в России проживает некий народ – истинный творец прогресса страны. Сама возможность прогресса возникает только с объединением, сотрудничеством и взаимодействием власти и народа. Многие опасаются, что для активизации народа будут применены мобилизационные схемы типа жесткой диктатуры, предполагающей развитие органов репрессий и тотального идеологического контроля. Но, по всей видимости, в ХХI веке добиться эффекта путем применения репрессивных мобилизационных схем невозможно: их время ушло, как и время тотальной стандартизации. Во всяком случае, изменение экономического поведения людей, их консолидация вокруг эффективной государственной идеи, то есть вещи, действительно важные для осуществления цивилизационного прорыва России, требуют намного более тонких, даже деликатных подходов к разработке и реализации социального контракта. Судя по всему, новый Президент России лишен возможности экспериментировать и ошибаться в социальной сфере. Цена ошибки в данном случае – последняя, окончательная утрата связи с российским народом: если не навсегда, то на перспективу, измеряемую десятилетиями. В таких условиях выбор идеологии социального контракта предполагает хирургическую точность. Сам выбор, в сущности, невелик: либо “община”, “коллективизм”, либо “индивидуализм”. Существующие в обществе дискуссии вносят изрядную путаницу в представления о самой природе и смысле данного вопроса. Есть иллюзия, что разговор ведется о некоторой изначальной, “генетической” предрасположенности русского человека к “общинным” формам социального взаимодействия. Хотя и “коллективизм” и “индивидуализм” – суть формы социальной адаптации человека, цель которой видовое выживание и социальная реализация.

 

В последнее десятилетие ХХ века социальное пространство России подверглось значительной модернизации, которая носила одновременно насильственный и неуправляемый (либо управляемый от случая к случаю) характер. Сосредоточение на экономических и политических реформах без должного учета их социальных последствий для огромных масс населения России привело к предельной дестабилизации и разбалансированности всей социальной структуры общества и породило эффект ее обратного воздействия на экономическую и политическую перспективу государства. Теперь любые реформы в обществе наталкиваются на значительное социальное сопротивление, которое спровоцировано “старыми грехами” власти – во многом “неискупленными” и порожденными, в свою очередь, искаженным представлением о сути, смысле и целях социальной составляющей любых модернизаций в “традиционалистском” обществе, каким является Россия.

Принято считать, что потребность в реформировании советского общества была вызвана, в первую очередь, его экономической несостоятельностью и следующим за ней отставанием от мирового научно-технического процесса. Россия принципиально перестала вписываться в глобальные процессы, происходящие в мире. Экономическая включенность в мировую систему могла быть обеспечена не только реформами в экономике, но также соответствующими политическими изменениями общественной системы, и в этом реформационном балансировании (экономика – политика) собственно социальная составляющая “потерялась”, отошла на второй план. Хотя социальная несостоятельность советского общества была не меньшим стимулом к изменениям, чем отсталая экономическая и управленческая модель.

Социальная несостоятельность заключалась в постоянном воспроизведении в отечественной истории модели “прогресс за счет социальной жертвы масс” – чего бы это ни касалось: восстановления разрушенного войной хозяйства или соперничества на международной арене. Традиционно у власти в России сформировалась привычка к социальной жертве народа, которая поддерживалась значительным идеологическим стимулированием, декларировалась как общественно одобряемая. Напротив, попытки актуализации уникального индивидуального жизненного сценария становились предметом для ритуальных (общественное мнение) или реальных санкций и репрессий.

Однако в 70-80 годах ХХ века наметился явный перелом в сложившихся правилах социального поведения. Рост потребностей советских граждан, более или менее длительная жизнь в относительной стабильности и защищенности, появление элементов открытости (часто вынужденной) общества стимулировали процесс пересмотра отношения к себе, новую самоидентификацию. У целых групп населения началось формирование иного, “не-общинного” самовосприятия, осознания собственной индивидуальной ценности и интересов. Модель “социальной жертвы” декларировалась, культивировалась, но воспроизводилась целыми социальными группами только на уровне одобряемой демонстрации, без ее внутреннего освоения и принятия в реальных жизненных сценариях. Складывался двойной стандарт поведения, мышления, мироотношения – таково содержание кризиса социальной модели и идеологии советского общества. Этот кризис также требовал разрешения в виде общественных модернизаций.

На деле, в реализации реформ вновь была сделана ставка на необходимость “социальных жертв”, о чем реформаторы первой волны часто напрямую говорили. Надо сказать, что реформаторов первой волны вообще отличало известное социальное легкомыслие. Непродуманность социальной составляющей реформ очевидна уже из того, что основной расчет делался на “естественную” (или вынужденную), автоматическую социальную адаптацию к рынку, которая наступит следом за экономическими и политическими изменениями. В радикальных реформах были практически проигнорированы такие важные мероприятия, как обеспечение занятости, профессиональной переподготовки для лиц, утративших работу при проведении реструктуризации предприятий и целых отраслей, смены формы собственности; программы социальной поддержки для экономически недееспособных слоев населения, социальной и экономической адаптации молодежи; программы защиты малых инвестиций, интересов вкладчиков и потребителей; программы психологической, а также мотивационной реабилитации и адаптации населения к рынку. Вместо социального контракта с обществом осуществлялось манипулирование обществом.

Социальный результат мировоззренчески неверных расчетов не замедлил сказаться: стремительное обнищание подавляющей части населения страны; стремительный рост потенциальных масштабов безработицы (около 25-30% всей рабочей силы); образование огромного имущественного разрыва между различными слоями общества; разрыв между властью (государством) и народом, истощение всех мыслимых ресурсов доверия населения и соответственно поддержки нововведений; рост настроений социального пессимизма, незащищенности, бесперспективности, нигилизма; масштабная маргинализация населения. Значительные группы населения утратили позитивную социальную инициативу.
Вывод очевиден: социальная адаптация населения при проведении рыночных реформ не может быть автоматической. Она с необходимостью должна учитываться во всех планах общественных модернизаций.

 

Как быть с общественным идеалом? Должен ли он декларироваться для народа “сверху” или рождаться из практики общественной жизни в некотором готовом для употребления властью виде? В последнее десятилетие этим вопросом всерьез никто не занимался. Процессы самоадаптации к рынку происходили стихийным образом, внося существенные изменения в экономическое поведение отдельных социальных групп, укрепляя позиции частной инициативы и частного сектора. Так что сегодня ответ на вопрос, какая идеология более органична для России – коллективистская (общинная) или индивидуалистическая – не выглядит однозначным. Социальная реальность России сложнее. В ней сегодня есть не только имущественное расслоение, но также расслоение по способу адаптации к рыночным условиям. Тех, кто нашел этот способ в индивидуализме, сложно вернуть к общине. Тех, кто оказался не способен найти свой путь адаптации к измененной реальности, уже не сделаешь индивидуалисами. Но эффективное возвращение этих людей к общине также невозможно. Мы имеем дело с пограничной формой адаптации к рынку. Так на что “ставить” власти при заключении социального контракта с обществом: на “коллективизм” или на “индивидуализм”?

 

Сторонники трактовки общинности как атрибута российского общественного сознания, мировосприятия и соответствующего им способа действия не учитывают, что социальное самоопределение наиболее экономически активной части россиян в последние десять лет произошло как индивидуалистически ориентированное. “Коллективизм”, “общинность” перестали быть для них рациональным способом выживания. В критической ситуации неформальная структура индивидуализма (которая была уже сформирована в недрах прежней советской системы) подменила официальную – коллективистскую. Сегодня эффективное выживание обеспечивается индивидуалистически ориентированным трудовым поведением: индивидуальная трудовая деятельность, работа в частном, неформальном секторе, дополнительные заработки и так далее. Многое просто уходит от внимания официальной статистики из-за несовершенства техники учета. В годы реформ людям позволял выжить и даже преуспеть не “коллективизм”, а “индивидуализм” – и в социальной памяти, и в индивидуальных жизненных сценариях это достаточно прочно зафиксировалось. Кроме того, индивидуальное сознание российского человека травмировано отрицательным опытом массовых управленческих экспериментов, произведенных под лозунгами “общинности” или “коллективизма”. Надо признать, что сумма (и взаимопроникновение) травмированных сознаний никогда не даст здоровое коллективное сознание, соответствующие ему здоровые коллективные представления, реакции и способы действия. Простой призыв к возвращению к “общине” или, что хуже, насильственное навязывание этой идеи способны дезориентировать ту активную часть населения, которая уже индивидуалистична на практике, убьет экономическую и социальную инициативу, которая так необходима России. Община в современных условиях может стать только почвой для культивирования иждивенчества, что может себе позволить или очень богатая стана, или совершенно пропащая, не заботящаяся о своем будущем. Между индивидуальностями возможен только сознательный договор, контракт с возможно полным учетом интересов и необходимыми компромиссами и уступками социуму. Социум в данном случае является осознанным пространством физического и духовного выживания, новой индивидуальной ценностью.

Следует привести еще один аргумент в пользу индивидуализма, который нуждается в защите от конъюнктурных толкований. Вопреки мифам, русский характер пронизан индивидуалистическими тенденциями. Неплохая иллюстрация этому – взаимоотношения русского человека с властью: они всегда были не только выраженно эмоциональными, но также строго индивидуальными. На этом держалось русское самодержавие, которое все чаще признается адекватной формой правления в России. Корни неуспеха реформ последнего десятилетия ХХ века и в том, что эта связь с властью каждого российского гражданина была разрушена самой же властью. Восстановление доверия к власти в России возможно только на путях восстановления индивидуальной, эмоционально окрашенной связи между властью и человеком.

Разумеется, общинная, коллективистская ориентация сознания сохраняет свое значение для части населения России, в основном, там, где возможности реализации индивидуальной инициативы весьма ограничены – сельская глубинка, умирающее предприятие в городе, где оно было единственным… Есть целые социальные слои, которые в силу возраста или воспитания просто не способны покинуть прибежище общинного идеала.

Но в основном, община для России сегодня – мечта, обращенная в прошлое, утраченная ценность, которой мы никогда, в сущности, и не владели, еще одна иллюзия и миф, придерживаться которого становится социально небезопасно. Стратегия России должна опираться на более реалистичные основания. Реальность в России располагает сочетанием в российском человеке двух начал – коллективистского и индивидуалистического, с выраженным преобладанием последнего. Раскол общества на “индивидуалистов” и “общинников” – социальный результат непродуманных действий власти. Просто надо учесть, что носители индивидуализма – это наиболее активная и в социальном, и в экономическом отношении часть населения, способная стать опорой позитивных преобразований в России. Индивидуализм в России можно теперь отменить только вместе с рынком.

Обсуждаемый кризис индивидуализма в России – это кризис вульгарно понятого “западного” варианта индивидуализма, который без должной культурной адаптации пытались навязать обществу. Русский индивидуализм пока не получил легитимных возможностей для проявления и реализации. Русский индивидуализм всегда был мудрее: он допускал общину, как способ выживания в сложных российских условиях. Правила государственной жизни всегда были таковы, что позволяли индивидуальности реализоваться только в обход их. Но это не означает, что надо отменить индивидуализм. Следует изменить правила. Вернее, наконец, сформулировать их и принять как новый социальный контракт между властью (лично) и каждым гражданином (лично). Другими словами, Президенту России предстоит заключить социальный контракт как форму восстановления индвидуальной связи между властью и российским гражданином. В конце концов, лишенный пропагандистских искажений, цивилизованно понятый индвидуализм предполагает признание каждым индивидом демократических прав и свобод другого индивида, реализацию собственной индивидуальности не в ущерб всем остальным – и в этом его мощный социальный потенциал.

Закономерный вопрос подобного контракта – как объединить в его рамках и тех, из кого индивидуализм вытравлен годами идеологической обработки, и тех, кто успешно реализует индивидуализм в своих жизненных сценариях? Несправедливо и бесчеловечно отправлять на обочину жизни миллионы людей только потому, что их возможности адаптации к изменяющемуся миру оказались недостаточными. Равно несправедливо губить переменой правил успешные жизненные сценарии людей, ориентированных на позитивную индивидуальную инициативу. Российский ответ на подобный вопрос, возможно, покажется парадоксальным для западного либерального сознания. Их возможно объединить в сильном государстве, где цивилизованный режим личной власти заключает с каждым гражданином социальный контракт на уровне индивидуальных жизненных сценариев. Это способно возродить эмоциональный контакт человека с властью, что вполне в традициях российской государственности.

Принципы социального контракта продиктованы российскими реалиями:

• взаимное осознание предельной критичности положения российского социума, что предполагает активное вмешательство государства в социальное управление, консолидацию социума вокруг государства для решения проблем выживаемости;
  
• признание уникальности свойств русского индивидуализма и его потенциала для обеспечения прогресса российского общества;
  
• признание необходимости взаимных компромиссов при заключении социального контракта, как и необходимости возможно полного взаимного учета интересов;
  
• отказ от идеологии “социальной жертвы” в пользу идеологии поэтапного восстановления социального доверия;
  
• заключение контракта происходит на основе признания прав индивидуальности на самореализацию в рамках христианских ценностей, как проверенной веками системы духовных координат, обеспечивающих социуму статус развитой цивилизации;
  
• учет необходимости механизмов взаимного контроля за соблюдением условий социального контракта, в том числе в виде демократических институтов;
  
• цель контракта – сохранение русской нации, создание условий для успешного экономического прорыва в развитии России, достижения россиянами личного благосостояния на уровне мировых цивилизационных стандартов;
  
• соблюдение принципов реалистичности и взаимной лояльности. Принятие в кризисных условиях взаимного обязательства заключения социального мира на основе совместной ответственности за судьбу нации.

 

“В наш век миром правят личности, а не идеи” – эти слова Оскара Уайльда вполне применимы в новом веке. Обилие сторонников, размах поддержки, счастливые обстоятельства не должны вводить в заблуждение. В сущности, В.В. Путин будет очень одинок в своем самом главном на этом этапе решении – с его начинать президентский отсчет. Способ властвования – это всегда способ диалога с обществом. Можно сколько угодно спорить и строить догадки насколько новый Президент является самостоятельной фигурой. Подлинным критерием самостоятельности и ответственности всегда является установление продуктивного диалога с обществом, с нормальными людьми, которым нет необходимости участвовать в давке за кресло и сверхприбыли. Они просто хотят хорошо жить в сильной стране с сильным Президентом и не бояться своего будущего. Когда у главы государства основной союзник народ, многое становится делом техники, реалистичности и порядочности. Политическая технология может привести к власти. Оправдать пребывание у власти никакой технологии не под силу. Доверие народа – тот ресурс, который способен обеспечить эффективное оправдание. В.И. Путину предстоит определить приоритеты президентского отсчета. И, если намерения его серьезны, договориться с каждым гражданином России. Подчеркиваю: договориться, а не разобраться.