Отстаивать свою правоту

Королевой русского меха называют дизайнера-модельера Ирину Крутикову. Ее одиссея в меховой промышленности беспрецедентна, новаторским разработкам и почетным званиям нет числа. Однако в стремлении к совершенству дизайнерского мастерства Ирине Крутиковой удалось совершить более того, что можно назвать просто выходом на иной качественный уровень. С точки зрения не только человека, далекого от промышленных технологий, но и многих специалистов, Крутикова сотворила чудо — создала золотой мех. Настоящий мех, покрытый настоящим золотом. В беседе с первым заместителем главного редактора «ЭС» Ольгой Бардовой лауреат Государственной премии России, президент Международного фонда развития моды модельер, скульптор, живописец Ирина Владимировна Крутикова, рассказывая о своем творческом пути, шаг за шагом приводит свое повествование к выводу о том, что именно является истинным двигателем моды…   

Ирина Крутикова
Отстаивать свою правоту
"Экономические стратегии", №02-2008, стр. 54-59

Королевой русского меха называют дизайнера-модельера Ирину Крутикову. Ее одиссея в меховой промышленности беспрецедентна, новаторским разработкам и почетным званиям нет числа. Однако в стремлении к совершенству дизайнерского мастерства Ирине Крутиковой удалось совершить более того, что можно назвать просто выходом на иной качественный уровень. С точки зрения не только человека, далекого от промышленных технологий, но и многих специалистов, российских и зарубежных, Крутикова сотворила чудо – создала золотой мех. Настоящий мех, покрытый настоящим золотом. В беседе с первым заместителем главного редактора "ЭС" Ольгой Бардовой лауреат Государственной премии России, президент Международного фонда развития моды, модельер, скульптор, живописец Ирина Владимировна Крутикова, рассказывая о своем творческом пути, шаг за шагом приводит свое повествование к выводу о том, что именно является истинным двигателем моды…

Под влиянием чего или кого Вы выбрали профессию модельера?

Мои родители окончили Московский текстильный институт, они оба инженеры. Мама специалист по ткацкому делу, а папа – по лубяным волокнам. Вообще, мама сначала была ткачихой, а потом поступила в институт. Я, по сути дела, пошла по стопам родителей. Когда поступала, конкурс был очень большой, хотя на нашем факультете нужно было сдавать не пять экзаменов, как в других вузах, а восемь, и три из них – по специальности.
Я рисовала всю жизнь и шила с детства – сначала куклам, потом себе. Но когда пришла подавать документы и принесла какие-то свои работы, мне сказали: ты плохо подготовлена, ни за что не поступишь. А я подумала: поступлю – и все лето с утра до позднего вечера занималась рисунком и живописью на подготовительных курсах. Экзамены сдала блестяще и поступила.

А кто оказал на Вас наибольшее влияние во время учебы в институте?

Мне очень повезло: после второго курса меня отправили по обмену студентов учиться в Германию. Там я сложилась как профессионал. В Германии организация учебы была не такая, как в СССР. В советских вузах очень нянчились со студентами, а в Берлине нас учили сурово, предоставляли полную самостоятельность, а потом очень строго и очень много спрашивали. Помню, профессор Шнейдер давала нам задание, а через две недели проверяла, что мы сделали, и оценивала нашу работу, не стесняясь в выражениях, хотя была весьма изысканной дамой: "Это дерьмо, это дерьмо, это выброси, это ужасно, а над этим можешь поработать". И прилежный студент исправляет ошибки, следуя ее указаниям. Через две недели она опять приходит и говорит: "Боже мой, что ты сделала, какой ужас, какой кошмар! Это все немедленно в помойку! Вот, я помню, у тебя там был эскиз…" – и напоминает как раз о том, что сама же велела выкинуть. Ты сидишь в слезах, не зная, что делать, а старшие студенты советуют: "Думай, думай, спорь, отстаивай свою точку зрения!" Вот так, грубо говоря, мордой об стол нас и учили.
Когда пришла пора делать дипломную работу, мы решили всей группой, а в группе было всего четыре человека вместе со мной, разрабатывать одну коллекцию, куда, кроме прочего, входили кожгалантерея, обувь, искусственный мех и трикотаж. Диплом состоял из теоретической и практической части, и нужно было перед комиссией, которую возглавлял ректор, отстаивать свою точку зрения.

Мы отправились на ярмарку в г. Лейпциг и нашли несколько фабрик, которые нам понравились. Договорились об исполнении на фабрике по нашим эскизам дипломных работ, отвезли эскизы, все объяснили. Например, нам нужно было, чтобы на фабрике определенным образом постригли и покрасили искусственный мех, необычной формы сумки и обувь. Со мной говорили как с профессионалом, хотя я была еще студенткой.

В такой форме, когда разработан целиком весь ансамбль, со всеми дополнениями, диплом до меня никто не делал, это была моя идея – сделать коллекцию, к тому же частично сшить самим, частично на фабриках. За дипломную работу я получила оценку "исключительно". Это больше чем "отлично".

В Германию я приехала эдаким одуванчиком, домашним ребенком, была очень стеснительная, боялась лишний раз рот открыть. А когда вернулась домой, ни друзья, ни родственники меня не узнавали. Я стала самостоятельной, могла постоять за себя.

Учиться за рубежом было не только сложно, но и ответственно, ведь мы там представляли Советский Союз. Многие иностранцы считали, что в Москве медведи по улицам ходят, и удивлялись, узнав, что я советская девушка. И в то же время было очень интересно: мы жили в общежитии для иностранных студентов, со всеми дружили, выучили язык и ездили по всей Германии. По нашему поведению и учебе судили о нашей стране.

Сколько Вы там учились?

Четыре с половиной года. В Германию приехали 52 человека из разных городов Советского Союза. Из Московского текстильного института я была одна по специальности "мода", и еще несколько человек – с механического факультета. Нас разбросали по всей стране.

У меня была возможность выбрать, где учиться – в Германии или в Чехословакии. Но мне больше нравилась немецкая мода и вообще немецкий основательный подход к делу. В этом смысле я похожа на немцев – стараюсь докопаться до истины, предварительно изучив проблему до мельчайших подробностей. Это теперь считается напрасной тратой времени, но, с моей точки зрения, такая настойчивость и дотошность в работе – единственно верный путь к успеху.

Обучение в Германии как-то повлияло на Вашу дальнейшую судьбу? Вы сделали блестящую карьеру, ездили на показы в Париж, а также по многим городам США – побывали в Далласе, Вашингтоне, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке… А ведь известно, что в то время, например, советских кинематографистов даже за "Оскаром" не выпускали.

В 1967 г. американская фирма Celanese Corporation заказала нам коллекцию из своих тканей. Это фирма, которая выпускает только синтетические ткани, очень красивые. Ткани я выбирала сама, разрабатывала эскизы. Шили там, где я тогда работала – в ВИАЛЕГПРОМе. Я коллекцию сделала, и это был первый и последний подобный случай в истории Советского Союза. Показ состоялся в Карнеги-холл, что тоже было впервые – до той поры там никогда никаких показов не было. Мне о показе ничего не сказали, и он прошел без меня. Я не делала из этого трагедии, но лучше было бы, конечно, если бы я поехала, тем более что устроители меня ждали и несколько раз откладывали это мероприятие.

Вам, наверное, дали премию или объявили благодарность?

Нет, но я очень гордилась своей коллекцией, и это лучше, чем премия.

Чем объясняется Ваша любовь к меху, как Вы к этому пришли? Ведь Вы по специальности – не меховщик?

В Берлине нас готовили как специалистов широкого профиля, и это хорошо. В Москве меня неоднократно приглашали читать курс моделирования по меху, но я отказывалась. Нужно научить основам дизайна вообще, и если студент ими овладеет, он сможет моделировать что угодно, будь то машина или шуба. Я тоже преподавала в институте, и мне приходилось быть нянькой студентам. Доходило до того, что я брала карандаш и сама за них дорисовывала. А нужно, чтобы было так: тебе дали задание, и никто тебя не контролирует, всё на твоей ответственности. Ты должен твердо знать, что, для кого и как ты делаешь, чтобы уметь ответить на любой каверзный вопрос педагога. Так меня учили в Германии. Там, например, наши модели продавались в бутике на Унтер ден Линден – вернее, мы раз в месяц сами продавали в бутике весь ассортимент, в том числе и свои модели. Это отличный урок – ты непосредственно от потребителей слышишь, чего они хотят.
Это практически рыночный подход. В советские времена у нас такого не было.

В СССР было много интересного. Иногда говорят: мол, тогда не было моды. Неправда, мода была, но модные коллекции выпускались очень маленькими партиями. На каждой фабрике существовала экспериментальная лаборатория, где малыми сериями шились модные вещи. Другое дело, кто там работал и кто был руководителем предприятия.

В Советском Союзе было 43 меховых фабрики, однако я работала не только с меховщиками, но и с текстильными и швейными фабриками. Во главу угла я поставила принцип, усвоенный в Германии: главное – это технология, которая дает качество. Ты приходишь на фабрику, где работают специалисты, но то, что они выпускают, тебя не устраивает, и ты должен им объяснить на их языке, что тебе нужно и как это следует делать. Когда ты уважаешь человека, его труд, говоришь с ним на одном языке, он все для тебя сделает, будет работать не покладая рук. Бывало, вхожу в лабораторию, а сотрудники говорят: "Крутикова приехала. Все, с семьей прощаемся". Я работала по 12 часов без выходных, и они со мной вместе. Люди просто на глазах менялись – с таким удовольствием они делали новые вещи и гордились тем, что они могут так хорошо исполнить задуманное.

Как при такой занятости Вам удавалось совмещать семью и работу?

Это было сложно. Я вышла замуж еще в Германии, а когда окончила институт, сразу же родила. Год сидела дома, и в это время меня, оказывается, зачислили в аспирантуру без экзаменов. После окончания декретного отпуска пошла работать в ВИАЛЕГПРОМ, аспирантура не для меня. Я практик.
А еще через три года родилась моя вторая дочь. Через полгода после ее рождения я вышла на работу. Мы с мужем сидели с детьми по очереди – он с утра, а потом приходила я. Муж встречал меня в дверях с ребенком на руках и говорил: "Смену сдал". Я ее брала: "Смену приняла". Сложно, конечно, было, дети болели, но у меня муж золотой, он многое брал на себя. При этом он такой же трудоголик, как и я, он ученый, химик-биолог, – и очень успешный.

Вот откуда у Вас увлечение технологией…

Меня это с детства интересовало. В школе я любила точные науки, а когда училась в Германии, нам читали курс, который назывался "создание формы". Сейчас это называют технической эстетикой. Я всегда мечтала о такой профессии, в которой сочетались бы искусство и техника, даже хотела поменять факультет, но тогда мне пришлось бы потерять год. После возращения в Москву я поступила в Строгановку на факультет технической эстетики. А потом подумала-подумала и поняла, что моделирование одежды – это как раз и есть тот самый симбиоз техники и искусства.

Сейчас на самом высоком уровне много говорят о развитии малого бизнеса и о внедрении в малый бизнес нанотехнологий. В этом смысле, я думаю, Вы идете в ногу со временем.

Даже немножко его опережаем.

Как возникла идея создать новую технологию окраски меха?

Она витала в воздухе. Интересных идей немало, и я их собираю. Муж мой химик, и у меня много друзей- химиков. Окончив в Берлине Университет им. Гумбольдта, он работал в Институте Курчатова, в химико-биологическом отделе, который затем был преобразован в Институт молекулярной генетики. Давным-давно, когда только началась перестройка, кто-то из знакомых физиков мне сказал: есть возможность покрыть мех металлом, не хочешь ли? Я заинтересовалась. Приехала, посмотрела, как они это делают, и мы покрыли норку золотом. Идея мне понравилась, я пришла к выводу, что ее нужно довести до ума. Стала искать людей, которые способны на совершенно сумасшедшие эксперименты, и нашла Анатолия Сазоновича Коротеева. Он генеральный директор Исследовательского центра им. М.В. Келдыша и президент Российской академии космонавтики имени К.Э. Циолковского, очень умный человек. Анатолий Сазонович у себя в институте нашел неординарного физика, доктора наук Олега Анатольевича Горшкова, который, несмотря на занятость, согласился заниматься проблемой покрытия меха металлами, да и не только меха, но и ткани, кожи. Перед нами стояла задача: как сделать покрытие стойким и при этом сохранить мягкость и эластичность меха. Мы познакомились в конце января, а в феврале уже начали работать.

Сколько времени потребовалось для воплощения этой идеи?

Все было сделано за полгода.

Я должна сказать, что мне просто повезло, что рядом со мной оказался такой невероятно интересный человек, как академик Н.Н. Пономарев-Степной, вице-президент РНЦ "Курчатовский институт". Он загорелся сам и зажег других.

Новая технология запатентована?

Да. В Москве прошла выставка, в которой приняло участие множество иностранных фирм, занимающихся выделкой, оформлением меха. Когда зарубежные коллеги увидели мои модели, выполненные с использованием новой технологии, у них глаза на лоб полезли, они сказали: "Это двадцать второй век!"

Выделка меха – довольно грязное производство, особенно крашение, для которого требуется очень много воды и химикатов. Если работать по новой технологии, не понадобится ни вода, ни химия, ни очистные сооружения, которые иногда стоят дороже, чем сама фабрика. Ионы золота проникают в ионы меха, и за счет этого получается новый цвет, который меняется в зависимости от концентрации. Мы также покрыли мех ионами нержавеющей стали. Такая красота получилась! Однако работы еще много – мы все делали на космическом оборудовании, а это безумно дорого. Из шкурок норки и каракуля, покрытых золотом, я сшила коллекцию, которую показала не только в Москве, но и на Всемирной ярмарке во Франкфурте, где имела большой успех.

Значит, специального оборудования, на котором можно обрабатывать шкурки по новой технологии, сегодня не существует?

Его создание – задача ближайшего будущего, а пока у нас на это не хватает ни времени, ни денег.

Я уверена, что моду делает технология. Но не все разделяют мою точку зрения. Возьмем для примера современные куртки. Их появление стало возможным после того, как в Италии в конце 1950-х гг. создали ткань "болонья". Если бы не "болонья", никаких "дутиков" не было бы. Подобных примеров масса. Художник может нарисовать все, что угодно, но если за этим не стоит технология, ничего не получится.

Скажите, а кто из известных модельеров для Вас является образцом?

Куреж, я его очень люблю, наверное, потому что он был архитектором и совершенно иначе подходил к моделированию. А еще Ив Сен Лоран и Карден. Из японцев мне очень нравится Йоджи Ямамото. Он великолепно работает, у него невероятный крой, фантастические сочетания – иногда трудно понять, что и с чем он соединил и как у него это получилось. В его моделях есть нечто от оригами.

Почему в продажу поступают меховые изделия устаревших фасонов?

Этот вопрос я бы адресовала тем, кто делает закупки. Они же сами выбирают из массы предложений. На выставках-ярмарках, как правило, представлено огромное количество меховых изделий, но закупщики из года в год берут одно и то же. Например, греческие меха очень плохо зарекомендовали себя на российском рынке: это лоскут, который рассыпается. Я не раз бывала в Греции на выставках и хорошо знаю, какие греки замечательные скорняки. Но ведь наши закупщики стараются набрать товара побольше и подешевле, вот им и продают всякий хлам.

Не только в магазинах, но и на фабриках, если судить по их сайтам, модели неинтересные.

Я не хочу их оправдывать, но фабрика выпускает то, что пользуется спросом. Конечно, есть и ленивые, те, кто просто ничего не хочет делать. Можно ведь немножко пошевелить мозгами и выпустить что-то новое. Нельзя же из года в год делать одно и то же. Мои вещи тоже идут в массовое производство, но на фабриках бывают большие серии, а бывают и малые – в частности, в Казани, на фабрике "Мелита".

Где продаются Ваши коллекции?

Я продаю свои модели клиентам или в каком-нибудь магазине: например, в Москве – в ГУМе и в магазине "Четыре сезона", в Казани – в фирменном магазине "Мелита". Собственного магазина у меня нет, но в продаже много моих вещей. Раньше я работала только с российскими мехами, а сейчас работаю с импортными. Где продают мои модели зарубежные фирмы, с которыми я работаю, меня как-то не интересует.

А почему Вы перешли на импортные меха?

Потому что нет российских мехов такой выделки, которая мне нужна, кроме овчины и бобра, которые мы с фирмой "Мелита" довели до высочайшего уровня качества. Белки вообще нет. Раньше у нас фабрика "Белка" перерабатывала шесть миллионов шкурок в год, а теперь беличий мех уходит за рубеж. Российской меховой промышленности в прежнем понимании практически не существует. А те наши фабрики, что еще работают, поставлены в очень тяжелые условия: мало того что они платят многочисленные налоги, их отягощают дополнительными обязательствами. Продукция наших фабрик иногда неконкурентоспособна по цене. Из-за рубежа, прежде всего из Китая, везут меховые изделия, которые стоят копейки. Никто не знает, каким образом китайцы делают такие дешевые шубы. У них меховое пальто стоит меньше, чем сырье, из которого оно сшито. Как они этого добиваются, неизвестно, но рынок они разрушили, и в первую очередь наш.

А качество?

Сейчас китайцы стали шить лучше. Но неизвестно, насколько у них прочный мех, как долго будет носиться такая шуба.

Так в чем проблема: у нас нет специалистов или недостаточно мехов?

У нас разорвана цепочка "качественный мех – очень хорошая выделка – очень хороший дизайн – очень хорошее исполнение". Многие российские зверохозяйства погибли, а те, что сохранились, не следят за модой. Ведь можно мех покрасить, а можно и вывести новый вид пушного зверя.

Есть ли надежда на восстановление российской меховой отрасли?

Думаю, еще не все потеряно. Сейчас, в условиях рынка, никого нельзя заставить покупать российское. Человек покупает там, где выгодно. Слово "патриотизм" у нас накрепко забыто. Когда говоришь о патриотизме, на тебя сморят как на сумасшедшую.

В России немало хороших дизайнеров. Я несколько лет проводила два конкурса для молодежи. Один – "Золотой скорняжный нож" – конкурс только для российских меховых предприятий.

В Москве только одна большая фабрика – "Русский мех", остальные разбросаны по стране. Работать с ними дизайнерам очень сложно, и тем не менее они работают. Я решила организовать конкурс для того, чтобы эти дизайнеры имели возможность привезти свои модели в Москву, чтобы они поняли, что их вещи прекрасны, что они кому-то нужны. Этот конкурс проводился десять лет, сейчас я от него немножко отошла.

Второй конкурс я сделала для молодежи. Знаете, каждый выпускник считает себя Диором, и такой конкурс нужен, чтобы показать молодым, что существует конкуренция, что жизнь сложнее, чем им кажется. После практики на фабрике они с гордым видом говорят: "Мы там не нужны, нас там уничтожают, нас там унижают".
Я объясняю: "Ребята, Вас не унижают, Вы должны приспособиться к жизни. На производстве не все так плохо, а если Вам что-то не нравится, умейте отстоять свою правоту". Ты лучше всех? Так докажи это на конкурсе. На один из таких конкурсов я пригласила в качестве члена жюри своего партнера, главу немецкой фирмы Meerstein. Я много лет его знаю, работала с ним, он очень симпатичный человек, любит Россию. Господин Мерштайн был в восторге от того, что увидел, и восемь человек взял к себе на стажировку. Одна девушка осталась у него работать. Господин Мерштайн после конкурса сказал: "Италия может спать спокойно – российские дизайнеры стократно сильнее".

Где же все-таки происходит сбой?

Во-первых, большое значение имеет то, как учат наших студентов. Повторяю: их слишком опекают, и они считают, что после окончания вуза их будут носить на руках. Ничего подобного! И потом: недостаточно дать идею и выполнить один экземпляр – нужно хорошо знать технологию.

Раньше у нас вообще не было такой профессии – технолог-дизайнер. На фабриках были технологи, и зачастую они являлись неким тормозом, потому что работали только по технологии, которую освоили в вузе. Кроме того, их ограничивали ГОСТы. Но, знаете, как в юриспруденции: есть закон, и его нельзя нарушать, но можно обойти, не нарушая. Так и с технологией: если подумать, то можно сделать что-то по-другому, а если еще подумать, то можно создать новую технологию, которая будет гораздо экономичнее, чем прежняя. Это то, что я очень люблю, – всякие придумки на ходу придумывать.

Есть ли какая-нибудь притча, пословица, может быть, анекдот, который лучше всего характеризует Ваше отношение к жизни и к работе?

В жизни все должно быть красиво, но эту всю красоту ты обязан создать своими руками. Если не я – то кто? Только постоянная кропотливая работа – вернее, служение своему любимому делу, одержимость и преданность избранному пути – дают удовлетворение и радость жизни.

ПЭС 8027/19.02.2008