Об основном законе эпохи управленческого империализма

Теоретическое осмысление результатов проведенных нами исследований, включивших в себя анализ деятельности тысяч российских компаний на протяжении последних пятнадцати лет (включая отраслевых лидеров и их топ-менеджеров) позволяет охарактеризовать современный этап развития экономики как эпоху управленческого империализма, вступившую в период обострения своих основных противоречий. Необходимо отметить, что выявленная специфика актуальной экономической ситуации в нашей стране закономерно включена в общемировые глобальные тенденции…
Произвол государственных управленцев и изощренные уловки топ-менеджеров корпораций сегодня не позволяют уже и владельцам крупного капитала эффективно защищать собственные интересы…
Сегодня в России практически нет предприятий, где не совершались бы серьезные экономические преступления…

Марат Мусин
Об основном законе эпохи управленческого империализма
"Экономические стратегии", №5-6-2005, стр. 136-143

Теоретическое осмысление результатов проведенных нами исследований, включивших в себя анализ деятельности тысяч российских компаний на протяжении последних пятнадцати лет (включая отраслевых лидеров и их топ-менеджеров) позволяет охарактеризовать современный этап развития экономики как эпоху управленческого империализма, вступившую в период обострения своих основных противоречий. Необходимо отметить, что выявленная специфика актуальной экономической ситуации в нашей стране закономерно включена в общемировые глобальные тенденции. Сегодня ясно, что период сравнительно "мирного" перераспределения капитала завершается глобальным мировым финансовым и военно-политическим кризисом, разрушительные последствия которого затронут существенные интересы всего мирового сообщества. Понимание сущности основного закона данного этапа развития общества – закона управленческой интервенции (замещения интересов) – позволяет вскрыть причины трансформации мировой экономической системы и разработать антикризисную программу действий, адекватную основным проблемным точкам XXI в.

Как правило, современные общемировые тенденции рассматриваются аналитиками в контексте глобализации и в целом оцениваются позитивно. Вызовы современности требуют более глубокой координации интересов. Эта задача решается главным образом за счет создания определенных общемировых институтов. Однако далеко не всегда имеет место полное соответствие деятельности институтов глобализации предполагаемым позитивным целям и гуманистическим идеалам. В действительности их функционирование во многом обусловлено собственными интересами, то есть интересами ограниченных и весьма замкнутых групп. Интеграция мирового сообщества приобретает поэтому черты внутренне противоречивого процесса. И главным из присущих ему противоречий является противоречие между предполагаемым назначением институциональных структур и их реальным функционированием.

Чтобы сделать этот тезис более ясным, напомним, что все институциональные структуры создаются для обеспечения интересов широких общественных слоев. Конкретный частный (или узкогрупповой) интерес по определению не может быть принципом их действия. В силу этого функционирование таких структур всегда до известной степени анонимно. Однако анализ их деятельности в большом временном интервале позволяет установить факт преимущественной реализации именно узкогрупповых интересов. Происходит автономизация институциональных образований. Сам по себе процесс автономизации управленческих структур далеко не нов и хорошо известен. Речь идет о так называемом феномене бюрократии. Однако сегодня он на самых разных уровнях ассоциирования – от отдельного предприятия или отрасли до национальных и транснациональных управленческих структур – приобретает невиданные ранее формы. Необходимо признать, что управленческие структуры фактически утрачивают свои служебные функции, выходят из-под общественного контроля и стремятся к обретению полноты власти над экономическими (а следом и политическими) процессами. Эту общемировую тенденцию, проявляющуюся и в нашей стране, мы предлагаем назвать управленческим империализмом.

Основные противоречия эпохи

Сегодня следует констатировать факт обострения основных противоречий эпохи управленческого империализма, знаменующий завершение очередного этапа в развитии общества.

Во-первых, перешел в острую фазу конфликт интересов управления с интересами труда и капитала. Данный конфликт проявляется в том, что интересы управления полностью или частично замещают интересы труда и капитала. В этом состоит основной экономический закон управленческого империализма. Частичное замещение интересов реализуется в существующих институциональных рамках и дополняется полным замещением в контексте неформального, внеинституционального аспекта функционирования общественного организма. Управленческие структуры, исходя из своих собственных интересов, непрерывно продуцируют принципиально новые схемы ведения бизнеса и перераспределения результатов общественного труда. Указанное полное замещение интересов находится в остром противоречии с принципами социальной справедливости. В силу того что оно развернуто во внеинституциональном контексте, оно подлежит не коррекции, а общественному осмыслению и по возможности последующему устранению. Что же касается частичного замещения интересов, то здесь ситуация может быть скорректирована путем соответствующей модификации уже существующих институциональных механизмов, способствующей повышению их социальной эффективности.

Во-вторых – и это главное, – в силу действия основного закона управленческого империализма сегодня утрачивают свою общественно полезную функцию механизмы сбережения в форме фиктивного или денежного капитала. Можно сказать, что скомпрометирована сама идея фиктивных сбережений и монетизации социальных обязательств, а современный институт монетизации выступает как высшая форма замещения интересов с потерей переданных (в широком смысле) в доверительное управление сбережений. В сильной валюте и котируемых ценных бумагах всех видов построена пирамида глобального заимствования труда и капитала, не имеющая, вследствие негласного перераспределения, реального обеспечения. Заложником всемирной пирамиды фиктивных сбережений оказалось практически все население развитых стран (так называемый "золотой миллиард"), а также малочисленные элиты стран третьего мира, высокая степень зависимости и правовой уязвимости которых позволяет использовать их в качестве основных групп влияния. Само же население стран – поставщиков природных и трудовых ресурсов пока имеет лишь опосредованное отношение к проблемам "золотого миллиарда" – в основном через механизм неэквивалентного обмена.

В-третьих, обострились противоречия между развитыми и сырьевыми странами, выражающиеся в неэквивалентном обмене и искусственном формировании международной задолженности. Эта проблема побуждает поставить вопрос о замене фиктивной меры стоимости другим эквивалентом, более приближенным к реальным потребностям жизни.

Веками отлаживался механизм искусственного формирования международной задолженности. Формула подкупа элит и порабощения народов неизменна – берут одни (точнее, дают одним), расплачиваются другие. Заметим, что механизм подкупа правительств работает лишь в обществах со слабым национальным контролем за властью. Абсурдность реализуемой сегодня с помощью силы схемы всемирного управленца и владельца национальных активов заключается в том, что в отношении последних предпринимается попытка отменить национальный суверенитет и при этом сохранить сложившееся национально-государственное неравенство по оплате труда.

Конфликт интересов управления, труда и капитала – залог регресса и прогресса экномических систем

Итак, основным экономическим законом управленческого империализма является закон управленческой интервенции (замещения интересов), согласно которому интересы управления полностью или частично замещают интересы труда и капитала. Если исходить из критерия общественной целесообразности, то необходимо признать, что "сообщество" управленцев сегодня демонстрирует свою несостоятельность, социальную незрелость и безответственность. Громкие скандалы, в которые оказался вовлечен топ-менеджмент крупных корпораций, в известной степени подорвали доверие к самой идее рыночной экономики. Мы не будем сейчас вдаваться в обсуждение того, нужно ли относить управление к труду или к капиталу (на наш взгляд, с одной стороны, управление – это труд, с другой – интеллектуальный капитал, капитал знаний). Мы лишь настаиваем на том, что при отсутствии действенного общественного контроля и организованного давления со стороны общества управление, ориентированное на свои собственные, так называемые инсайдерские интересы, ведет экономическую систему любого уровня к регрессу. Только под сильным давлением интересов труда и капитала включается механизм устранения дисбаланса интересов.

Конфликт интересов никогда не может быть полностью изжит. Устранение дисбаланса интересов всегда имеет лишь временный характер, поскольку модифицирование структур управления и обновление механизмов общественного контроля над их деятельностью предотвращает применение конкретных форм замещения интересов. По прошествии определенного времени изобретаются новые формы. Однако мы не видим в этом ничего фатального. Важна именно общественная установка на осознание реальности этого процесса и воля к приложению все новых усилий. Можно даже сказать, что в конфликте интересов заложено позитивное зерно. История показала, что утопические проекты тотального выравнивания интересов бесплодны и попросту вредны. Они взращивают теневые, клановые и полностью аморальные интересы и ведут общество к стагнации. Напротив, устранение конкретных форм замещения интересов, то есть лишь частичное решение проблемы конфликта интересов, оказывает революционизирующее воздействие, поскольку обновляет институциональные формы и выводит общество на качественно новый этап развития.

Полное замещение интересов вне институционального поля

Показателем регресса экономической системы любого уровня является отсутствие интегрированного экономического интереса, ослабление действия социальных норм и эффективных механизмов защиты интересов труда или капитала. В этих условиях функционирование системы становится экономически неэффективным, интересы управления превращаются в самоцель, что ведет к дальнейшему ущемлению интересов как труда, так и капитала. В результате резко снижается потребительский спрос. Следом неизбежно наступает коллапс экономики, и экономическая система любого уровня (от отдельного предприятия до целого государства) гибнет.
На протяжении последних 15 лет в России практически полностью отсутствуют механизмы защиты интересов труда. Сегодня в стране под предлогом достижения конкурентоспособности недопустимо занижена оплата труда (час работы в России в среднем ниже, чем в Германии, в 13 раз, более чем в 2,5 раза ниже, чем в Польше, в 1,5 раза ниже, чем в Турции). Низкий потребительский спрос, в свою очередь, сводит на нет перспективу экономического развития общества. Кроме того, неравенство между бедными и богатыми на фоне чудовищной коррупции давно превысило допустимое пороговое значение 0,4. Еще более зловещим выглядит тот факт, что разрыв в доходах 10% самых богатых и 10% самых бедных граждан России в 2004 г. увеличился более чем в 14,8 раза (а с учетом скрытых в оффшорах активов он в несколько раз больше). Подобная ситуация чревата полным подрывом социальной стабильности.

Очевидно, что механизмы защиты интересов труда и его адекватная оплата имеют большее значение для развития общества, чем, например, механизмы защиты интересов капитала. Однако последним также не следует пренебрегать. В этой связи необходимо отметить, что произвол государственных управленцев и изощренные уловки топ-менеджеров корпораций сегодня не позволяют уже и владельцам крупного капитала эффективно защищать собственные интересы. Напомним, что капитал мертв без труда, а труд без капитала. Прогресс экономической системы возможен только в результате активной и последовательной защиты трудом и капиталом собственных интересов, когда с помощью адекватных механизмов последовательно ограничиваются интересы управления. Новые институциональные регуляторы являются общественной реакцией на последние "находки" и открытия управления.

Социальные нормы и возможности управленческого манипулирования

Из пяти признаков социальной нормы по И.А. Ильину лишь первый определяет возможность защиты самой нормы от искусственного манипулирования. Такой устойчивой нормой является исключительно норма религиозная, хотя и здесь откровенно корыстный интерес порождает подрыв основ церкви, экспансию всевозможных сект и новоявленных гуру. Как правило, человек под санкцией религиозной нормы более устойчив к внешнему воздействию и манипулированию, чем, например, человек, находящийся под санкцией светской морально-этической нормы.

Следовательно, в ситуации надвигающегося мирового кризиса традиционные общества оказываются более устойчивыми к внешним воздействиям и имеют больший запас прочности. Ислам и христианство становятся важным ресурсом выживания народов, так же как и великая тысячелетняя культура России, ее героические воинские и подвижнические традиции, пассионарный дух нации. У нас есть убедительное историческое доказательство невозможности замены социальной нормы более высокого иерархического уровня нормой более низкого уровня (если учитывать следующий иерархический порядок норм: религиозные, светские морально-этические, культурные традиции и обычаи, нормы права, прочие институциональные нормы и политические решения), то есть закона незаменяемости социальных норм. Речь идет о декларативной отмене в 1917 г. в России религиозной, моральной и соответствующих им по содержанию норм права и институтов, включая институт семьи и частной собственности. Замена данных норм так называемой "революционной целесообразностью" и "красным террором" поставила жизнь и свободу каждого гражданина в зависимость от воли и прихоти узкой группы лиц, захвативших управление страной. Естественно, частично оправившись от первой волны террора, общество начало оживать и последовательно восстанавливать иерархию социальных норм. Когда же в СССР общество вплотную подошло к необходимости восстановления высшей, религиозной нормы, наступил логический конец государства нового типа, главный неустранимый дефект которого заключался в богоборчестве.

Сегодня аналогичную, заведомо обреченную на провал попытку объявить безусловный примат противоположных по смыслу экономических ценностей предпринимают мировые биржевые и финансовые элиты. Исследователи провели детальный анализ основных институтов глобализации и представили обоснование их (в первую очередь бреттон-вудских институтов, политику которых определяют известные закрытые мировые центры принятия решений) несостоятельности. Во всех странах уже появились научные, образовательные и пропагандистские национальные структуры, которые на возмездной основе профессионально обслуживают их интересы. Шестьдесят лет всему миру активно навязывают систему суррогатных ценностей; пытаются выдать собственные узкогрупповые интересы за интересы всего мирового сообщества, отдельных наций и народностей; превращают деньги в новую всемирную религию. Игнорируя закон незаменяемости социальных норм, мировые биржевые и финансовые элиты тем самым закладывают основу не только глубокого экономического и политического, но и серьезнейшего мировоззренческого кризиса во всем мире.

Невозможность подмены религиозной нормы (регулятора) формальными институциональными нормами, с одной стороны, внушает традиционным обществам исторический оптимизм, а с другой – вооружает народы важным критерием идентификации управленческой интервенции. Заметим, что издержки на временную нейтрализацию действия социальной нормы возрастают в строгом соответствии с ее иерархическим уровнем.

Частичное замещение интересов вне институционального поля

Как правило, институциональные формы в той или иной степени адекватно отражают опыт прошлого или гипотетические представления власть имущих об оптимальном пути развития общества либо, напротив, о сугубо утилитарной реализации собственных интересов. Вместе с тем любые формы общественной деятельности могут быть соотнесены с ценностными и моральными установлениями, такими как вера, традиции, обычаи, нормы морали, неписаные корпоративные стандарты. Эти установления могут задавать действенные критерии оправданности и целесообразности определенных институциональных форм и регуляторов.

Однако в ситуации деформации моральной и социально-культурной составляющих жизни общества, обусловленной коренными общественными трансформациями, или при искусственном ослаблении действенности религиозных и моральных принципов вплоть до их полной дискредитации институциональные ограничители становятся единственным регулятором конкретных видов деятельности, например экономической или политической. При этом внутренний авторитет общественных норм и правил подменяется внешним, мораль перестает быть критерием справедливости, единственно верным "высшим мерилом и руководителем" права и других институциональных ограничителей. В этом случае последние оказываются важным ресурсом для извлечения дополнительных доходов в интересах управления. В противном случае издержки на преодоление моральных и религиозных ограничителей делают саму идею негласного перераспределения экономически несостоятельной и нецелесообразной.

Проблема коррупции и массовых преступлений в сфере экономики

Руководствуясь собственными и, как правило, персонифицированными интересами, структуры управления научились извлекать из несовершенства общественных механизмов и институциональных ограничителей дополнительный доход. Впрочем, в данном контексте вовсе не обязательно говорить именно о несовершенстве, имея тем самым в виду, что устранение каких-то организационных дефектов могло бы окончательно решить вопрос о пресечении корыстной мотивации в деятельности управленцев. Такая постановка вопроса, как уже сказано, является утопической и малоплодотворной. Более оправданным – и в теоретическом, и в практическом смысле – было бы указание на специфику институционального обеспечения экономической деятельности как на основу и исторически конкретную предпосылку дополнительного дохода менеджеров. Знание специфических характеристик институциональных механизмов легко конвертируемо. Отечественный экономист И.Е. Дискин вводит в этой связи понятие "институциональной ренты", соотнося особые финансовые возможности менеджеров (а также и чиновников госучреждений, так или иначе причастных к регулированию экономических процессов) с исключительным положением, занимаемым ими в институциональной сети, со знанием того, "как все это работает". Именно в этом ракурсе, по его мнению, можно адекватно поставить вопрос о коррупции.

Такой подход представляется весьма перспективным. В то же время мы предлагаем содержательно расширить понятие институциональной ренты, введя понятие управленческой ренты. Имеется в виду совокупный доход управленца за вычетом официально декларируемого вознаграждения (классическая рента XIX в. с материальных активов, номенклатурная, административная, профессиональная, институциональная, криминальная, рента с интеллектуального капитала – капитала знаний за вычетом заработной платы, бонуса и социального пакета). Соотношение вышеперечисленных составляющих управленческой ренты – важнейшая характеристика системы приоритетов управленца, лучший его портрет. Далеко не весь объем этого дохода является прямым следствием коррумпированности. Более того, следует, по-видимому, различать его непосредственную и опосредствованную составляющие. Так, управленец, опираясь на знание того, "как все это делается", может предпринимать определенные действия, которые не принесут ему прямого дохода в ближайшей перспективе, но будут иметь своим результатом упрочение правового, институционального, финансового положения близких ему групп, поддержание и упрочение статуса тех или иных социальных образований кланового характера.

Данное уточнение позволяет по-новому взглянуть на проблему дополнительного дохода управленцев. Во-первых, наличие в нем опосредствованной составляющей делает его во многом не узколичным, но групповым. Речь идет о выделении особой социальной страты, обладающей собственным, в сильной степени консолидированным интересом. Управленческая рента – это явление общественного характера. Это существенная системная характеристика функционирования современных постиндустриальных обществ. Если говорить совсем коротко, то основой существования особой страты управленцев является наличие самих институциональных структур. Институты управления становятся инструментом извлечения дохода, своеобразным "средством производства". Более того, управленца в современных условиях можно рассматривать как историческую вариацию традиционной фигуры частного предпринимателя: извлекая дивиденды из специфики функционирования институциональных механизмов и несовершенства функционирования общественных механизмов, управленец может на свой страх и риск пройти по касательной к ним, какой-то частью траектории своей деятельности (бизнес-проекта) выходя за рамки правового поля. В этом состоит его специфический "предпринимательский риск", если воспользоваться термином Йозефа Шумпетера. Здесь уже на уровне личности возникает серьезный конфликт интересов наемного менеджера и индивидуального предпринимателя (хотя бы в области управления ранее заработанными активами).

Прогрессирующая институционализация экономической сферы общественной жизни закрепляет суверенитет данной страты. В этой связи надо пересмотреть общепринятый подход к проблеме коррупции, при котором она рассматривается как некий устранимый дефект функционирования институциональных структур. Коротко говоря, этот подход сводится к тому, что коррупция есть результат отсутствия должного контроля, ошибочной нормативной базы и чьей-то личной моральной нечистоплотности. Признавая важность всех этих факторов, мы все же считаем, что такой подход уводит нас в сторону от существа обсуждаемой проблемы. Доход от коррупции – лишь явная и, видимо, не самая главная составляющая совокупного дохода управленцев, разделенного на отдельные, частные управленческие ренты. Это лишь верхушка айсберга. С другой стороны, подчеркивание и искусственное раздувание проблемы коррупции выполняет идеологическую функцию: оно смещает внимание общества с целостной проблемы институтов как источника все более возрастающей в объеме управленческой ренты на ее экстремальное частное проявление – коррупцию.

Вопросу о месте доходов от коррупции в составе управленческой ренты может быть дано и другое освещение. Являясь феноменом глобального характера, затрагивая все индустриальные (и особенно постиндустриальные) общества, управленческая рента в то же время в различных социально-экономических условиях приобретает специфическое содержание. На механизмы ее формирования отчасти накладывается уникальная для данной страны историческая традиция, страновая, региональная и отраслевая специфика.

Сообщество управленцев еще недостаточно консолидировано. Его корпоративная идеология (идеология менеджеризма) находится в стадии формирования. В этой ситуации сиюминутный интерес конкретного управленца часто оказывается превалирующим и склоняет к коррупционным формам поведения, а дисбаланс интересов, как правило, превышает допустимые законом пороговые значения. В этом случае криминальная рента подлежит изъятию в доход государства или в качестве средств возмещения неоправданной утраты капитала и стимулирования труда. В условиях отсутствия внешних и внутренних ограничителей в России действие основного закона управленческого империализма объективно ставит за грань закона большинство предпринимателей, которые считают возможным "делать деньги", не признавая правовые принципы. Следовательно, сам бизнес закономерно подводит нас к необходимости восстановить правовой порядок в стране. Можно закрыть глаза на все преступления, совершенные в ходе приватизации, и даже провести амнистию, но это, в принципе, не решает возникшую проблему. Ведь следом за приватизацией в стране развилась и приобретает все больший масштаб тенденция массового совершения других преступлений в сфере экономики: в первую очередь используется механизм трансфертного ценообразования и сокрытия (экспортной) выручки, а также искусственное завышение себестоимости и фиктивные сделки.

Много лет изучая слияния и поглощения, мы пришли к неутешительному выводу: сегодня в России практически нет предприятий, где не совершались бы серьезные экономические преступления. По оценкам только нашего экспертного сообщества, насчитывается свыше 60 тыс. подобных предприятий. Подобное положение, обусловленное действием закона замещения интересов, для большинства российских бизнесменов объективно порождает риск потери свободы и основного капитала, с неизбежностью предопределяя серьезный передел собственности в России в течение ближайших 4-5 лет.

Тем не менее можно утверждать, что доля коррупционной, "грубой" составляющей в общем объеме управленческой ренты будет постепенно уменьшаться. В этом, собственно, и состоит процесс повышения "цивилизованности" рыночных отношений. Примитивные способы присвоения будут замещаться более тонкими технологиями, менее уязвимыми с правовой точки зрения и в конечном счете более эффективными. Однако это процесс достаточно длительный.

Так или иначе, но наблюдаются определенные вариации степени криминогенности различных секторов рыночного пространства. Характерным примером может служить наше исследование строительного рынка России и Москвы, где действие рыночного механизма в значительной степени замещено действием структур влияния. Не секрет, что даже криминальные авторитеты со временем стремятся к приобретению респектабельности, вкладывая свои средства в доходный и сравнительно "чистый" бизнес. Как известно, проблема отмывания доходов давно приобрела общемировой характер. Она не сводится к выяснению криминального прошлого тех или иных физических лиц. Куда важнее и труднее установить фактическую зависимость между различными, на первый взгляд не связанными, формами бизнес-практики. Речь идет о фиктивной дезинтеграции бизнеса, когда сравнительно "чистая" коммерческая деятельность на уровне управления и циркуляции денежных средств оказывается связанной с криминальной деятельностью. Разработанная нами методология теории матриц влияния, даже при существующих сегодня весьма несовершенных критериях определения связанности сторон в российском законодательстве (например, ст. 20 и 40 НК РФ) и международных стандартах финансовой отчетности (МСФО № 24), дает эффективные средства для установления фактов такой зависимости. В теоретическом плане это позволяет по-новому поставить и решить проблему субъектности в экономической сфере. Однако еще более важными представляются практические результаты. Алгоритм системного сопоставления выявленных схем реального бизнеса с институционально допустимыми пороговыми ограничениями позволяет в течение короткого срока в масштабе всей страны решить проблему устранения фиктивной дезинтеграции бизнеса со всеми вытекающими из этого правовыми и экономическими последствиями.

Как мы уже указали, исключительность институциональных форм как регуляторов экономической деятельности может быть обусловлена намеренным принижением значимости внеинституциональных регуляторов, базирующихся на принципах религии, традиции и морали. Однако в этом случае перестает работать базовый критерий определения справедливости существующих институтов. Следом наступает неустранимый дисбаланс интересов, теряется единство общества, и оно распадается. Ярким примером такого ослабления роли традиции является пагубная формула последнего правителя СССР, в руках которого была сосредоточена практически абсолютная власть над страной, капиталом, трудом и управлением: "Все, что не запрещено, – разрешено". Результатом бездумного и безграмотного (хотелось бы надеяться) ее применения стала потеря и страны, и капитала, и управления, и труда. Страна оказалась разодранной на части, причем ключевую роль в этом процессе сыграли управленцы, и в первую очередь представители властных партийных и комсомольских элит СССР.

Сегодня как в России, так и во всем мире нарушен естественный порядок жизни, целостность самого общества и система приоритетов, регулирующая человеческие отношения: (1) социальные нормы, определяемые внутренним авторитетом (религиозные и моральные); (2) право и прочие формальные институциональные нормы, определяемые внешним авторитетом; (3) экономика; (4) политика. Во главе угла оказались рациональные экономические интересы и обслуживающая их политика. Значимость социальных норм отошла на второй план. При этом этическая среда в значительной мере была разрушена. Мир оказался перевернутым с ног на голову: главенствующими стали примат экономической выгоды и формальные институциональные нормы при практически полном подавлении религиозных и моральных принципов.

Продолжение следует