Наука терпеть поражение
Главной мыслью статьи является теория о том, что проигрыш может в конечном счете обернуться победой и наоборот. Авторы доказывают это на примере Кутузова, не выигравшего ни одного сражения в войне с Наполеоном и тем не менее одержавшего в ней победу, и, поскольку стратагемное мышление предполагает повторяемость ситуаций, настоятельно рекомендуют не забывать об этом историческом примере, разрабатывая стратегии и составляя планы.
Бронислав ВИНОГРОДСКИЙ, Сергей МСТИСЛАВСКИЙ
Наука терпеть поражение
"Экономические стратегии", №8-2004, стр. 66-71
Виногродский Бронислав Брониславович — президент фонда «Экология социальной культуры», Мстиславский Сергей Борисович — президент компании «Современные программы обучения».
Начало серии публикаций о китайском стратегическом мышлении в № 4/2003.
Свою книгу о военном искусстве великий русский полководец Александр Суворов назвал "Наука побеждать". Генералиссимус, не проигравший ни одного сражения, как известно, терпел поражения в придворных баталиях, потому в отличие от менее удачливых в бою генералов не нажил большого состояния и дважды побывал в опале – при Екатерине и ее внуке Павле Первом. В то же время, если рассмотреть военные победы Суворова в стратегической перспективе, можно сделать вывод, что они далеко не всегда были выгодны России. Многочисленные турецкие войны привели к приобретению земель на юге страны, но не решили балканского вопроса и проложили прямую дорогу к тяжелой и продолжительной Кавказской войне. Подавление Пугачевского бунта стало триумфом крепостничества. Разгром польского восстания лишил Россию морального права выступать в роли лидера всех славян. Европейская кампания 1799 года закончилась фактическим поражением антифранцузской коалиции: героизм русских воинов не помог устранить противоречия между державами. Всего через пять лет после побед Суворова в Италии и в Альпах русский император братался с Наполеоном.
Сам Суворов понимал ошибочность стратегических решений, принимавшихся при дворе и сводивших к нулю многие его боевые достижения, и восставал против них. Известно, например, что европейскую кампанию 1799 года он открыто называл "не нашей войной". Однако приказы императора выполнял: побеждал противника во славу русского оружия.
Другой русский полководец, ученик Александра Суворова фельдмаршал Михаил Кутузов известен главным образом благодаря одной военной кампании, которую он провел, будучи глубоким стариком. Кутузов был ловким царедворцем и знал толк в интригах, потому дослужился до фельдмаршала, ни разу не побывав в опале, хотя и имел гораздо более скромный послужной список, чем его великий учитель. Назначение Кутузова главнокомандующим в 1812 году было скорее реакцией на недовольство армии "пораженчеством" Барклая-де-Толли. Расчет был сделан на то, что "сработает" русская фамилия Кутузова, который к тому же был известен в войсках как суворовский воспитанник. Тем не менее общая стратегическая линия на то, чтобы ни в коем случае не сдаваться Бонапарту, оказалась правильной. Следование этой стратегии позволило добиться полного поражения Франции, то есть справиться с той задачей, которую в 1799 году не смогли решить успешные италийский и швейцарский походы русской армии.
Сравнивая опыт двух великих русских полководцев, авторы невольно обращаются к одной из предыдущих статей, где упоминалась первая из 36 стратагем – "Обмануть императора, чтобы переплыть море". Один из выводов, который мы тогда сделали: обманывать Сына Неба предосудительно, но можно, если этого требуют интересы дела. Главное – вовремя сознаться, чтобы сам император смог оценить тонкость расчета (хотя не стоит торопиться с признаниями, чтобы не поплатиться головой). В связи с этим полезно вспомнить, что в трактате Сунь Цзы как минимум дважды говорится: хороший полководец должен уметь игнорировать приказы сверху, если их выполнение ведет к поражению. В китайской истории немало примеров того, как "непослушные" полководцы спасали от позора своих не в меру агрессивных или, наоборот, слишком осторожных повелителей, различными способами избегая выполнения ошибочных приказов.
Как мы знаем из "Войны и мира", Лев Толстой полагал, что источником мужества Кутузова, продолжавшего наперекор мнению придворной камарильи и государя придерживаться тактики Барклая-де-Толли, было ощущение близости смерти. С классиком можно согласиться: терять Кутузову было нечего. Однако ситуация, в которой он оказался, не являлась такой уж бесспорной. Хотя учебники истории и намекают на то, что Наполеон был чем-то вроде Гитлера – стремился захватить Россию и превратить ее в колонию, – на самом деле французский император лишь хотел примерно наказать Александра за нарушение Эрфуртских договоренностей и односторонний выход из континентальной блокады. Русские земли ему были не нужны, и воевал он в отличие от того же Гитлера в строгом соответствии с этикой войны – массовым геноцидом и притеснением русских не занимался, пока русские в порыве патриотизма не занесли над ним "дубину народной войны".
А ведь всего за семь лет до вторжения французов в Россию Наполеон и Александр вступили в союз и подтвердили, что Англия – их общий стратегический противник. Нарушение Россией континентальной блокады было действием с политической точки зрения немотивированным, уступкой сиюминутной экономической выгоде, которая, конечно, не позволила покрыть расходы на войну с лучшей европейской армией. Военные отлично понимали, что силы Наполеона намного превосходят российские. С трудом верится, что Александру об этом не докладывали. Если бы русский император сразу принял условия Бонапарта, а затем, используя дипломатические ходы, аннулировал самые невыгодные из них, вряд ли кто-нибудь посмел бы его за это осудить: на карту была поставлена экономика самых богатых западных областей России и тысячи человеческих жизней. Но молодой царь отверг все предложения. Историки обычно оправдывают Александра – ведь в итоге он победил, – как бы подразумевая, что царь знал о грядущей победе. Однако и довоенный, и послевоенный период его правления свидетельствует о том, что он не отличался дальновидностью. Эрфуртский мир и послевоенное устройство Европы – и к тому и к другому Александр лично приложил руку – принесли Российской империи мало дивидендов. Она вновь упустила возможность собрать под свои знамена европейских славян, потеснить Турцию на Балканах, решить польский вопрос и наконец отменить крепостное право, хотя бы из благодарности крестьянам, которые в кампании 1812 года продемонстрировали подлинный героизм. Русский государь хотел выглядеть щедрым и великодушным. Как богатый помещик, любящий шик и не считающий денег, он пустил по ветру все военные достижения своего народа. В результате население покоренных стран стало жить лучше, чем население страны-победительницы. Фактически ни одно из многочисленных геополитических, моральных, военных, экономических преимуществ, приобретенных в результате победы над Наполеоном, не было использовано в стратегических интересах России.
Когда Кутузов принял командование, наполеоновские армии находились далеко от Москвы и еще не поздно было решить дело миром. Ответственность за такой исход понес бы только царь, главнокомандующий не рисковал своей репутацией. Тем более что и Наполеон не был настроен на длительную кампанию: у него еще имелись дела в Европе, да и Англию он не собирался оставлять в покое. Возможно, Александра удалось бы уговорить примириться с "супостатом" – ведь источники свидетельствуют о мучительных колебаниях государя. В конце концов, любое поражение можно при желании выдать за победу, тем более что в Российской империи существовало могучее идеологическое учреждение – Священный Синод, по всей стране задававшее тональность проповедей в соответствии с высочайшей волей. В течение лета тактическое преимущество было на стороне Наполеона, единственная проблема – растянутый обоз, но поздним летом и осенью нетрудно получить фураж, продвигаясь по хлебным районам. До начала войны с французами российская армия потерпела несколько поражений, и ее моральное состояние нельзя было назвать блестящим. Стоило ли в этой ситуации продолжать кампанию? Не проще ли было склонить государя к переговорам? Ведь, как уже упоминалось, терять Кутузову было нечего. Воинственным полководца назвать сложно: он первый выступил против того, чтобы преследовать Наполеона до самого Парижа, считая, что сокрушительное поражение Бонапарта в России вызовет цепную реакцию, и он все равно долго не продержится, а русским негоже опять складывать головы на "чужой войне".
С другой стороны, Наполеон успешно решил задачу создания европейской сверхдержавы, удачно используя идеи Французской революции для модернизации монархической власти и формирования базовой структуры многонациональной империи нового типа, в которой религия и национальные предрассудки отступили на второй план перед властью денег. Граждане покоренных государств охотно вступали в ряды его армии; в Пруссии многие города сдались ему без боя, видя в нем избавителя от бесконечных мелочных притязаний собственных курфюрстов. Такая империя представляла для России военную опасность, однако в гораздо большей степени она угрожала российскому укладу жизни. Плох или хорош был этот уклад, но, как и любой устоявшийся порядок, он имел большую ценность для страны и ее жителей. Если его и стоило поменять, то уж точно не на нечто навязываемое извне. При этом экономика России была слабой, экономика Европы – сильной. Наполеону не требовалось воевать с Россией, достаточно было заставить ее следовать "общеевропейским стандартам" в торговле и финансах, что он и начал делать, "подключив" Петербург к континентальной блокаде. Для России это означало бы дальнейшее ослабление, в то время как война в известном смысле являлась выходом, но только победоносная война. Для Наполеона же длительная кампания была опасным испытанием. Он начал осознавать это уже на Бородинском поле – не зря ведь оставил гвардию в резерве.
С точки зрения долгосрочной стратегии разгром Наполеона давал России огромные преимущества: победив французов, она могла бы диктовать условия Европе. Точно так же после окончания Великой Отечественной войны, воспользовавшись полученными стратегическими преимуществами, СССР превратился в сверхдержаву, которая, несмотря на всю слабость своей экономики, составила серьезную конкуренцию США и их союзникам. Вовсе не обязательно было брать Наполеона в плен и захватывать Париж. Достаточно было сформулировать такие условия мира, которые принесли бы России дивиденды, но вот с этим и вышла промашка – "просвещенный монарх" одержал верх над дальновидным политиком и стратегом.
Стратегическая линия, которой придерживался Кутузов, сводилась к тому, чтобы заставить Наполеона уйти из России ни с чем. Он стремился максимально использовать патриотический подъем, активно поддерживал партизанское движение. Это был мужественный шаг – в памяти народной еще свежи были воспоминания о Пугачевском бунте. Тактические уступки Кутузова – оставление городов, отступление с Бородинского поля – принесли русской армии невиданные дотоле потенциальные стратегические преимущества. Ведь как только французы форсировали Березину, их основным противником стало время – чем дольше они находилась в России, тем быстрее таяли их силы. Более того, оказавшись так далеко от Парижа, Бонапарт не мог в полной мере контролировать жизнь своей империи.
Если обратиться к китайской терминологии, то ситуацию, в которой приходилось действовать Наполеону, можно описать знаком ЧЖУНЬ (Затруднение), о котором мы писали раньше (1): он строил глобальную империю и находился в самом начале этого пути.
В данном случае особое внимание следует уделять фундаменту. Имеется в виду как материальная база, так и установление связей, налаживание отношений. Продвигаясь в глубь России, Наполеон "углубился в лес в отсутствие ловчего", то есть действовал, не понимая возможных последствий. Это и была та слабость, которой в полной мере воспользовались Кутузов и его единомышленники.
В результате победы в Отечественной войне 1812 года Россия получила реальную возможность быстро и относительно безболезненно решить все внешние и внутренние проблемы, накопившиеся со времен Петра Первого, – от перестройки социальной структуры за счет отказа от крепостного права и консолидации общества на основе патриотического подъема до создания из осколков наполеоновской империи панславянского союза. В этом смысле Кутузов намного превзошел своего учителя Суворова, продемонстрировав виртуозное владение стратегическим искусством и умение превращать тактические проигрыши в стратегические победы. Остается лишь пожалеть, что Господь не дал ему завершить начатое и Россия вновь упустила хороший шанс.
Так как данный цикл публикаций посвящен китайским стратагемам, здесь уместно вспомнить как минимум три из них. Во-первых, вступая в тайные связи с Англией и провоцируя Наполеона, Россия действовала по принципу: "Вступай в союз с дальними, враждуй с ближними" (стратагема войны в условиях, когда неясны основные противники и союзники). Во-вторых, в условиях явного преимущества противника быстрое отступление в глубь страны соответствует стратагеме "Пустой город" из группы стратагем проигрышных битв. И, наконец, поведение Кутузова по отношению к Александру вызывает ассоциации с упомянутой выше стратагемой "Обмануть императора, чтобы переплыть море" из группы стратагем победных сражений (то есть тех, в которых преимущество над противником очевидно). Конечно, Кутузов и другие русские царедворцы, принимавшие решения, вряд ли изучали китайское стратегическое искусство. Однако тот факт, что успешные действия России в начале XIX века, когда, казалось бы, не было силы, способной тягаться с наполеоновской империей и тем более подорвать ее могущество, хорошо описываются максимами китайского автора, жившего за 300 лет до этого, весьма поучителен. В отличие от катренов Нострадамуса стратагемы не содержат намеков на таинственные силы Провидения, они поясняют, как определенная ситуация может быть разрешена в пользу одной из сторон. Стратагемное мышление исходит из повторяемости и типичности ситуаций, а значит, принципиальной познаваемости и применимости логики, по которой живет человечество, в то время как для европейской традиции характерна дихотомия людского и божественного – "пути Господни неисповедимы", а следовательно, логика Провидения отлична от понятной нам человеческой логики и непознаваема. Вера в непредсказуемость мира делает его непредсказуемым, а вытекающая отсюда вера в исключительность любой ситуации лишает нас возможности адекватно реагировать или как минимум многократно затрудняет наши действия, заставляя делать ошибку за ошибкой.
Мы вовсе не подвергаем сомнению ценность веры как таковой или ценность религиозного знания. Глубокое религиозное знание составляет основу целостного восприятия мира, в котором есть известная логика, изложенная в священных текстах. Чтобы понять эту логику, следует приложить определенные усилия, которые не каждому по плечу. Потому и необходимы ссылки на силы Провидения. В китайской традиции имеется нечто подобное – "духи и демоны", действия которых будто бы обусловливают события и явления, выходящие за рамки обыденного. Однако относительная слабость этого института в китайской духовной жизни указывает на то, что представления о применимых логиках бытия достаточно глубоко укоренены в сознании всех слоев общества. Именно поэтому знаки-ГУА "Книги перемен", схемы Ло-шу и деятельность даосских предсказателей не воспринимаются в Китае как мистика.
Иногда такое положение вещей рассматривается как свидетельство "бездуховности" китайцев. Великий российский китаевед Василий Васильев еще в позапрошлом веке говорил о "бедности" духовной жизни Китая: китайцы, по его мнению, "вложили всю душу свою в каменные плиты", а сами "ходят как бездушные истуканы". По мнению авторов, это говорит скорее о своеобразном понимании духовности, принятом у нас: духовность оказывается где-то за пределами разумного, в области эмоционально-возвышенного, там, где законы мира принципиально непознаваемы. То есть духовность и разумность противоположны друг другу. Подобная версия позволяет представить безрассудство и близорукость русского императора Александра I в романтическом свете. По крайней мере, именно так на первых порах воспринимала его восторженная европейская публика. Восторг был недолгим, но в жертву ему оказались принесены плоды победы, которая досталась дорогой ценой.
Далеко не каждый может по достоинству оценить мудрые и взвешенные решения. Большинство реагирует лишь на внешний блеск и гром победных фанфар. Но "не все то золото, что блестит". Опасайтесь громких побед, они легко оборачиваются жестокими поражениями. Помните, как сказано у Гуйгу Цзы: "Завязывание может осуществляться через богатство и материальные предметы… через плотские желания и алчность". Как только вы оказываетесь "завязанными", вас можно "применять" и использовать помимо вашей воли. Поэтому в Писании говорится об испытании "медными трубами" как о самом коварном из соблазнов.
И даосские, и христианские каноны рассматривают чрезмерную эмоциональность как признак слабости и духовной незрелости. Не зря Христос говорил о "нищих духом". Такая позиция перекликается с проповедью "невовлеченности" в китайской духовной традиции.
Поэтому, как ни парадоксально это звучит, выиграть проще, чем потерпеть поражение. Наука проигрывать – очень непростая наука. По-китайски смысл словосочетания "терпеть поражение" передается иероглифом ЖЭНЬ (внутреннее сдерживание, терпеливость). Он состоит из двух элементов: в основе – знак "сердце", который также означает "разумность", "главный (основной) смысл вещей". Уток знака – элемент "нож", либо "прямой меч". В терпении и смирении спрятан нож готовности к действию в подходящее время. Имеется в виду не просто действие, а разумное и своевременное действие. Умение терпеть, то есть сдерживать эмоции, подключать разум, основанное на понимании закономерностей бытия, считалась в Китае высшей добродетелью для каждого, кто претендует на право управлять людьми. В трактате "Сунь Цзы" среди главных грехов полководца самым большим назван такой: "Вступить в бой, зная, что его исход будет неблагоприятным". А одним из важнейших достоинств считается умение заставить противника настолько увериться в грядущей победе, чтобы он не заметил собственного проигрыша. История как нельзя лучше иллюстрирует это утверждение: Кутузову удалось победить в войне, хотя он не выиграл ни одного сражения. В этом он, безусловно, превзошел своего учителя Суворова, который всегда побеждал в битвах, но не всегда – в войнах. Полководческая слава Кутузова уступает славе Суворова; победителем в войне 1812 года обычно называют Александра, который сумел придать победе блеск – устраивал приемы и парады в европейских столицах, даровал освобожденным народам милости, от которых был "избавлен" его собственный народ. Но победа Кутузова была подлинной, а не мишурной, что является лучшим свидетельством его стратегического гения.
Почти проигрыш легко может обернуться победой, а почти победа – жестоким поражением. Авторы, по обыкновению, настоятельно рекомендуют читателям обращать на это особое внимание при оценке ситуации, разработке стратегий и составлении планов.
Примечание
1. Авторы рассматривали это понятие в статье "Стратегия успешного начала" (см.: ЭС. № 6/2003).
