Настоящее и будущее системы духовно-нравственных ценностей России

Анализируя кризисное, по его мнению, положение системы духовно-нравственных ценностей в сегодняшней России, автор утверждает, что эта система необходима для обеспечения предсказуемого развития государства в мировом пространстве и что форма общественного устройства и способы управления могут оказаться вторичными по отношению к решению этой основной политической задачи.

Алексей Трубецкой
Настоящее и будущее системы духовно-нравственных ценностей России
"Экономические стратегии", №3-2009, стр. 54-57

Трубецкой Алексей Юрьевич – президент Консалтинговой корпорации "Новоком", д.п.н., академик РАЕН.

Нынешняя ситуация в России – это следствие нескольких процессов, происходивших в мире и в России во второй половине XX в. В частности, можно выделить две проблемы, повлиявшие на то, что сегодня Россия фактически оказалась страной без духовно-нравственной системы.

С одной стороны, произошедшее объясняется общим кризисом рационализма и линейной модели прогресса во второй половине прошлого века, кризисом рациональной науки, зашедшей в тупик. Этот кризис стал очевиден не сегодня, однако вера в технологический прогресс и в возможности экстенсивного развития человечества с некоторых пор подменила веру духовную, причем основные надежды связывались с выходом человечества в космос, где и должно было продолжиться экстенсивное развитие техногенной цивилизации западного типа. Это особенно видно на примере научной фантастики, как зарубежной, так и советской.

Ближе к концу XX в. выяснилось, что масштабный выход человечества в космос – это скорее утопия, что, кстати, раньше всего уловили фантасты, те же братья Стругацкие, Станислав Лем, Айзек Азимов и другие. Именно они убедительно показали, что даже выход в космос в условиях экстенсивного развития не решит глубинных проблем человечества, вспомним хотя бы роман "Трудно быть богом".

Кризис технократического проекта, линейного понимания прогресса охватил весь развитый мир, однако именно для СССР он оказался наиболее болезненным. Пожалуй, именно это – а не объективные недостатки социалистической системы – явилось основной причиной краха огромной страны. Поскольку для мобилизационной экономики, которой, по существу, и являлась экономика Советского Союза, отсутствие глобальной великой цели было губительно. Советский строй умер не тогда, когда началась перестройка, а тогда, когда вместо масштабной духовной цели построения "светлого будущего" в рамках всей планеты начали ставить материальную цель "повышения уровня жизни советского народа". Стремление догнать "развитые" страны по критериям, которые задавались этими странами, заведомо поставило СССР и его элиту в невыгодное положение, навязав им роль ущербных, догоняющих, что способствовало в конечном итоге краху всей системы.

Вторая главная проблема (которую можно назвать онтологической) заключается в том, что заимствованный российской элитой 90-х гг. XX в. ультралиберализм в принципе не предполагает ни образа будущего, ни образа прошлого, ни связанной с ними какой-либо духовно-нравственной системы.

Те времена были ознаменованы отречением от всего, что связывало с коммунистическим прошлым и духовными ценностями коммунизма. Но либеральные ценности не смогли заполнить пространство, образовавшееся после "изгнания" советских идеалов, которые, в свою очередь, подменили ценности дореволюционной России. Как следствие – новая волна недовольства народа. В этот период была отчетливо видна "поисковая" активность людей, и искали они духовно-нравственную систему, в которой есть понятные критерии и ориентиры, систему, на которую можно опереться, без которой человек не может осознавать себя человеком. И совершенно закономерно, что в это время царили революционные, "прогрессистские" настроения, поскольку они давали хоть какую-то опору и образ будущего.

Так, с точки зрения "прогрессистов" (революционеров) будущее воспринимается как "проект", формируемый произвольно с любой заданной точки, и в этом состоит их духовная платформа и сила. При этом получение исходного "сырья" для строительства "прогрессистского" будущего происходит за счет разрушения объектов действительности. Для прогрессиста (особенно в радикальной марксистской ипостаси) прошлое не имеет онтологической ценности – это всего лишь сырье для проекта будущего, ради построения которого можно пожертвовать и прошлым, и настоящим. Будущее воспринимается прогрессистом как однородное пространство, которое с опорой на гуманитарные технологии можно наполнить любым содержанием. Примеры хорошо известны: СССР, Северная Корея, страны Восточной Европы и т.д.

На смену революционным настроениям, которые лишь на время позволили заполнить духовно-идеологический вакуум, пришли уже упоминавшиеся либеральные, но уже в более сдержанной форме.

Если обратиться к либеральной идеологии, то становится ясно, что она, по сути, отказывает в существовании и прошлому, и будущему, и, главное, духовности как основе развития. Не случайно Карл Поппер в своем "Открытом обществе" ополчается и на консерваторов (признающих вечное бытие и вечную актуальность прошлого), и на прогрессистов, отказывая им в будущем. Либерализм напоминает буддистский взгляд на вещи, согласно которому бытие есть иллюзия, тонкая пленка, наброшенная на ничто. Но в либерализме это понимается конкретно и приземленно – не по отношению к индивидуальному сознанию, а по отношению к обществу в целом. То, что мы видим и чувствуем в данный момент – это есть. А прошлое и будущее – это искусственная (и поэтому всегда спорная) реконструкция. Следовательно, говорить о духовной платформе в рамках либеральной философии бессмысленно. Именно поэтому либеральные ценности, как уже говорилось выше, не в состоянии в полной мере заполнить духовно-нравственное пространство русского человека.

Консерватор же смотрит на будущее, на прошлое и на духовность иначе. Во-первых, консерватизм исходит из того, что прошлое есть – оно не хорошо и не плохо, оно просто есть. А потому для консерватора возврат в прошлое возможен и даже в определенных случаях желателен. В свою очередь, будущее неразрывно связано с прошлым и настоящим, потому что проект будущего опирается на уже имеющийся фундамент. Одновременно будущее воспринимается консерватором в органических категориях – как растущее дерево, как развивающийся скелет (что, по сути, и является системой духовно-нравственных ценностей), что предполагает ограниченность вариантов развития и невозможность их произвольного превращения один в другой. Попытки неорганичного развития, т.е. оторванного от фундамента и не имеющего отношения к природе "проекта", оцениваются консерватором как "мутация" или, говоря языком Л.Н. Гумилева, "химера", "вывих". При этом духовность воспринимается как неотъемлемая часть прошлого, настоящего и будущего, которая была всегда и является опорой всему, особенно в России.

Высказывая свое мнение относительно прогрессистов и консерваторов, Уинстон Черчилль (Консервативная партия Великобритании) остроумно заметил, что тот, кто в молодости не был радикалом, не имеет сердца, а кто в зрелости не стал консерватором, не имеет ума.

Это высказывание ярко демонстрирует духовную платформу и "моральную зрелость" двух представленных течений: у прогрессистов – вера в построение будущего (духовная платформа ими конструируется именно в процессе его построения), а у консерваторов духовная платформа есть константа, которая просто есть, и без ее учета и понимания нельзя построить будущее.

Сегодня весьма распространено скептическое отношению к будущему, что проистекает из либеральной философии. А если нет будущего, то "живи сегодняшним днем". Если будущего как такового нет, нет как цели, как самоцели, то терять, собственно говоря, нечего и сверяться не с чем. А сейчас не так уж плохо. По крайней мере тем, "кто успел". Консервативные влияния в большей степени выражаются в том, что мы наконец стали больше понимать и признавать свое прошлое, в том числе и советское.

В результате влияния всех этих факторов Россия оказалась страной без синтезированной системы духовных устоев, попала в ситуацию духовной "раздробленности", где, с одной стороны, довлеют вновь возрождаемые и декларируемые православные ценности, а с другой стороны – ценности материальные, конкретные, которые сегодня считаются даже более прогрессивными и современными: "Бабло побеждает зло". Как следствие мы получили "мозаику", где причудливым образом соседствуют друг с другом духовно-моральные представления коммунистической эпохи, неразвившиеся зачатки либерализма и воскресающая православная вера.

Эти "куски" дезорганизуют и вызывают "брожение умов", подталкивая к поиску истиной духовной платформы, и часто этот поиск уводит людей в другие страны: на буддистский Восток, в цивилизованную Европу или демократическую Америку.

Не надо доказывать, что образ духовно-нравственной системы должен формироваться в процессе диалога, в процессе обсуждения в обществе места и роли России в мире, в ходе дискуссий о том, чего мы (власть и общество) хотим добиться. Причем инициатива должна исходить именно от власти, поскольку она сегодня, нравится нам это или нет, формулирует общие рамки данного обсуждения. Наша элита на данном этапе по-прежнему, к сожалению, не способна стать духовным лидером. Причем если говорить об элите, то причин тут много: инерция либерализма и отсутствие до недавнего времени соответствующего заказа, да и трусость самой элиты.

Легитимность власти в России всегда основывалась на наличии некоторой задачи, которая должна быть идеальной по своей сути и своему божественному (духовному) происхождению. Поскольку прагматичные формулировки достижения четко обозначенных материальных ценностей предполагают рациональное их восприятие, при котором неизбежно появление множества частных трактовок задачи, сама возможность ее достижения может быть поставлена под сомнение. В то же время задачу сакральную, идеальную не может подвергать сомнению ни элита, ни общество в целом. Она предполагает служение, а не исполнение обязанностей.

В заключение хотелось бы указать на основные смысловые аспекты государственной идентичности, которые могли бы, по нашему мнению, лечь в основу духовного развития новой России.

Первый аспект, воспринимаемый очень болезненно – это русское и носители русского. "Русское", так же как и "американское" или "французское", – давно уже не только прилагательное к конкретному этносу, это характеристика определенной культурно-политической, цивилизационной системы. Национальная идентификация, в основе которой лежала общая культура, язык, историческая судьба и вероисповедание, более 300 лет была основанием могущества многих стран Западной Европы. Нынешнее увлечение мультикультурализмом, распространенное в США и Европе и разрушающее основания государственного и национального единства, рано или поздно поставит цивилизованный мир на грань катастрофы – есть ощущение, что после парижских событий 2007 г. западная политическая элита осознала эту угрозу. Но в России вопрос о возвращении к принципам национальной идентификации даже не стоит на повестке дня – в нашей стране около 100 лет назад формирование национальной идентичности было приостановлено и заморожено.

Поэтому для будущей элиты ключевой задачей может быть реабилитация фактора "русскости" как основания для формирования национальной и государственной идентичности. Прежде всего возможна трансформация известного лозунга "Россия для русских" в лозунг "В России все русские". Это путь от неуместной и нежизнеспособной философии национального этнократизма к идентификации национального суверенитета. Лозунг "В России все русские" подразумевает не то, что в России не живут татары или другие народы, а то, что в России не живут американцы и Россия – это не ЕС. Восприятие же национальных отношений русских и других народов России осуществляется в рамках совершенно иной идеологемы и мифологемы – мифологемы "союза", союзнических, дружеских отношений, которая определяет всю историю национального расширения России. Русское должно быть установлено как достоинство, а не как "клеймо позора". Для власти же "русское" как стратегия сбережения суверенитета России, а не приверженность неким наднациональным ценностям, может стать основанием для целеполагания развития.

Следующий аспект нашей государственной идентичности связан с территориальным расширением "русского мира", который отражает в себе мифологему свободы в русском человеке, определяемую и осознаваемую через расширение и освоение пространства. В настоящее время Россия вместе с кризисом свободы переживает кризис освоения, причем освоения собственного внутреннего пространства, периферийных территорий. И жестче всего это сказывается на основном пространстве русского освоения – Севере и Дальнем Востоке. Потеря Юга в результате последних потрясений губительна, но еще более губительно исчерпание сил в освоении Северо-Востока, который является основой и могущества государства Российского, и внутренней силы русского народа. Поэтому восстановление потенциала мирной экспансии, направленной на "освоение нового, причем собственного пространства" в широком смысле этого слова, и в том числе северных территорий, может стать и становится базовой парадигмой для новой элиты, для будущего России.
Еще один важнейший аспект государственной идентичности – это справедливость как базовая ценность нашего общества. В процессе разрушения "старой" России возник острейший дефицит справедливости, а потому для предотвращения еще одной социальной революции необходимо найти способ удовлетворить эту базовую для русского сознания потребность.

Иначе неудовлетворенный спрос на справедливость и традиционно радикальные способы его удовлетворения могут привести Россию к еще одной "загогулине".
Необходимой материальной предпосылкой достижения справедливости, формирования общественного договора между государством, обществом и бизнесом может стать мощный экономический рост, сопровождаемый еще более мощным порядковым ростом капитализации активов. Таким образом, не за счет экспроприации, а за счет совместного участия в экономическом прорыве возможно мирным, неконфликтным путем построить институты, обеспечивающие такое распределение национального богатства, которое наш народ сможет признать приемлемым. И здесь важно определить понятный и легитимный с точки зрения общества механизм "распределения национального богатства" – по потребностям, по труду, по сословиям и т.д.

И последнее: целью всякой государственной политики, которая является движущим механизмом национального развития, является усиление значимости и предсказуемости государства в глазах его граждан и внешнего мира. Степенью значимости или могущества определяется способность любого политического лица, группы, государства самостоятельно (суверенно) принимать и реализовывать решения. Фактически это единственное основание суверенного существования государства.

С другой стороны, предсказуемость, опирающаяся на внятные ценности и принципы, позволяет гражданам планировать свою жизнь не на год-два, а на десятилетия, без страха и с пониманием относиться к своей стране.

Таким образом, система духовно-нравственных ценностей необходима для обеспечения предсказуемого развития государства в мировом пространстве. Форма общественного устройства и способы управления могут оказаться вторичными по отношению к решению этой основной политической задачи, и в разные моменты истории их пригодность была и может быть разной.

ПЭС 9123/17.04.2009