Глобализирующаяся экономика: развитие по второму началу термодинамики?

(Окончание. Начало в №1/2004)
Глобальная экономика утрачивает способность к синергетическим эффектам поступательного развития и превращается в перманентно незамкнутую систему с постоянно понижающимся потенциалом роста и развития, стабильно уходящим через «черные дыры» теневой экономики – в соответствии с классическим постулатом второго начала термодинамики.

Владимир Васильев
Глобализирующаяся экономика: развитие по второму началу термодинамики?
"Экономические стратегии", №2-2004, стр. 22-27

Окончание. Начало в № 1/2004.

Практически во всех сегментах глобализирующейся экономики начиная с середины 1970-х годов наблюдалась одна и та же картина: происходило резкое нарушение экономического равновесия между трудом и капиталом, а вместе с изменением воспроизводственной модели рабочей силы исчезали и синергетические эффекты экономического роста, резко падал потенциал экономического развития как отдельных стран, так и всей мировой экономики в целом. Эксперт МВФ Николас Крафтс в крайне осторожной форме (поскольку эта идея и в самом деле при ближайшем рассмотрении оказывается еретической) указал на то, что изменение динамики показателя совокупной факторной производительности (СФП) в странах ОЭСР косвенно свидетельствует о том, что "заметная деиндустриализация за последние примерно 30 лет резко уменьшила потенциал экономического роста в странах ОЭСР" (1).

Исчезновение синергетических эффектов совместной производственной деятельности капитала и труда не ограничивалось только лишь фактором труда. Параллельно с формированием огромных контингентов плохо оплачиваемой, слабо мотивированной, атомизированной рабочей силы (как бы выразился известный политэкономический классик середины XIX века, "отчужденной" от экономических процессов как таковых и безразличной к их конечной результативности), испытывающей все большую конкуренцию на рынке труда со стороны легальных и нелегальных гастарбайтеров "со всех концов света", разворачивался процесс растущей деградации фактора капитала, который во все большей степени становился спекулятивным, теряющим связь и с производственными процессами, и с реальным сектором экономики, и с такой важнейшей сферой инвестиционной активности как научные исследования и опытно-конструкторские разработки.

В частности, тенденция к менее эффективному использованию фактора капитала в виде понижения относительной доли расходов на научные исследования и разработки в ВВП отчетливо проявила себя в 1990-е годы именно на фоне резкого усиления глобализационных процессов, несмотря на снижение роли и значения военно-промышленных комплексов в экономике всех промышленно развитых стран. Появление дополнительных или свободных капитальных ресурсов не было направлено в странах с развитым научно-техническим потенциалом на увеличение доли НИР в ВВП до уровня 3% (и выше), который с середины 1960-х годов считался оптимальным для поступательного развития науки и техники. Например, в США расходы на НИР из всех источников, как государственных, так и частных, сократились с 2,62% ВВП в 1990 году до 2,4% в 1994 году и оставались на уровне 2,5-2,6% в течение последующих четырех лет, и только в 1999 году составили 2,63% ВВП, то есть вернулись на уровень начала десятилетия, хотя еще в 1985 году, в частности, они составляли 2,72% ВВП (2).

В еще более явной форме эти тенденции проявили себя в Германии, Великобритании, Франции и Италии. Так, в Германии расходы на НИР в ВВП сократились с 2,75% в 1990 году до 2,38% в 1999 году, при этом в середине последнего десятилетия ХХ века они не превышали 2,26%. Франция "плавно" опустилась с рекордных 2,37% расходов на НИР в ВВП в 1990 году до 2,17% в 1999 году, а Великобритания – с 2,16% в 1990 году до 1,87% (то есть до уровня ниже 2%) в 1995 году, хотя еще в начале 1980-х годов расходы на НИР здесь составляли 2,38% ВВП. Италия в этом отношении "не отстала" от своих великих соседей по Европе: если в 1990 году расходы на НИР составляли рекордные (по итальянским стандартам) 1,29% ВВП, то в конце десятилетия они колебались в районе 1% ВВП страны.

Единственным исключением стала Япония, которой удалось увеличить свои расходы на НИР с 2,85% ВВП в 1990 году до 3,01% в конце 1990-х годов (3). Необходимо также принять во внимание состояние научных исследований в СССР и России на протяжении последнего десятилетия прошлого века. Расходы на НИР сократились с 3% ВВП в конце существования СССР до текущих 0,3-0,4% в РФ, что, возможно, следует считать закономерным следствием процесса глобализации мировой экономики.

При этом нужно иметь в виду, что в Великобритании, Франции и Германии доля военных НИР в общем объеме научных исследований в 1990-е годы не превышала 10%, а Япония и Италия военных НИР практически не вели, то есть и здесь глобализация, принявшая применительно к Европе форму окончательно сложившихся принципов построения Европейского Союза в 1990-е годы, также оказала заметно выраженное депрессивное влияние на эффективные формы использования капитальных ресурсов.

Растущий спекулятивный характер потоков капитала, циркулирующих в современной глобальной экономике, все чаще приводит многих трезво мыслящих экономистов на Западе к выводу о том, что, например, "во второй половине 1990-х годов мировая экономика двигалась вперед исключительно благодаря "пузырю", образовавшемуся на фондовом рынке США, а не в результате реальных экономических процессов" (4). Вполне возможно, что именно "пузыри", периодически формируемые на мировых финансовых рынках, и являются тем "квазилокомотивом" экономического роста, который глобальный рынок может предложить в качестве альтернативы государственных рычагов ускорения экономического развития.

"Черные дыры" глобальной экономики

Глобализационные процессы позволяют посмотреть на многие явления, происходящие в развитии мировой экономики, в несколько иной перспективе, оценить их с точки зрения общей логики этих процессов, а не под углом зрения привычных стереотипов "рыночных идеологем". Это, прежде всего, касается направленности экономических процессов в республиках бывшего СССР и в странах Восточной Европы, которые трактуются официально как страны с переходной экономикой от "неэффективной плановой системы" ведения хозяйства к "высокоэффективной рыночной экономике".

Практически с конца 1980-х годов и вплоть до начала XXI века официальная позиция западных стран в отношении рыночных реформ и преобразований в этом обширном регионе мировой экономики была проста и незамысловата: неэффективная система планового хозяйства, неспособная обеспечить либо высокие темпы экономического роста, либо экономический рост как таковой, требует перехода на рельсы высокоэффективного рыночного хозяйства, которое после некоторого не очень продолжительного (?) периода преобразований выйдет на устойчивые темпы экономического роста и станет еще одним "процветающим" оазисом в глобальной экономике.

Отрезвление пришло в начале XXI века, ибо политическому руководству западных стран пришлось дать точную оценку направленности реальных процессов, происходящих в Восточной Европе и на обширных просторах Евразии с тем, чтобы не пасть жертвой "собственной пропаганды". В конце концов, "неэффективность" плановой системы хозяйствования могла быть количественно оценена, и относительно нее и должна была оцениваться "эффективность" рыночных преобразований, особенно в плане перспектив экономического роста. В 2000 году экспертами МВФ были подготовлены расчеты темпов и факторов экономического роста в СССР и в республиках бывшего СССР (после его распада в 1991 году) для периода с 1971 по 1997 год. Эти расчеты суммированы в таблице 1.

Таблица 1. Темпы и факторы экономического роста в СССР и в республиках бывшего СССР в период с 1971 по 1997 год, %

Источник: De Broeck M., Koen V. The Great Contractions in Russia, the Baltics and the Other Countries of the Former Soviet Union: A View from the Supply-Side. Washington, 2000. IMF Paper 00/32.

Результаты этих расчетов говорят сами за себя: какой бы не была эффективность плановой системы хозяйствования и каким бы образом она не подсчитывалась, в ходе так называемых рыночных реформ 1990-х годов способность республик бывшего СССР к долгосрочному экономическому росту была вообще утеряна! (5). При этом действовала не декларируемая риторика рыночных реформ как таковых ("сначала вам будет немного хуже, а потом заживете как на Западе"), а логика глобализационных процессов, которые с середины 1970-х годов наблюдались во всех промышленно развитых странах: открытие "замкнутой" экономической системы – в соответствии со вторым началом термодинамики – быстро приводило систему к нивелированию потенциала экономического роста, но если в промышленно развитых странах синергетические эффекты взаимодействия капитала и труда уменьшились, то в республиках бывшего СССР исчезли вообще. Иными словами, эти расчеты четко и ясно показывают, что на территории Евразии сформировалась еще одна зона "развивающихся стран", мало чем отличающаяся по свои параметрам от стран Африки, Латинской Америки и большинства стран Азии (за исключением стран Восточной Азии) и имеющая примерно аналогичные перспективы долгосрочного экономического развития.

Несколько лучше дело обстоит в странах Восточной Европы (Болгарии, Хорватии, Чехии, Венгрии, Польше, Румынии, Словакии и Словении). Однако и там главный удар рыночных преобразований пришелся по синергетике взаимоотношений труда и капитала (см. таблицу 2), что также исключительно показательно, поскольку культурная и идейная близость этих стран к "европейским и общемировым ценностям" давала политическим элитам в Восточной Европе большую надежду на то, что безраздельное воцарение в экономике этих стран германского, французского и американского капиталов (а по существу, иностранных владельцев и управляющих) выступит мощным побудительным толчком к высокопроизводительному труду восточноевропейских трудящихся.

Таблица 2. Темпы и факторы экономического роста в восьми восточноевропейских странах (Болгарии, Хорватии, Чехии, Венгрии, Польше, Румынии, Словакии и Словении) в период с 1971 по 1995 год, %

Источник: Campos N., Coricelli F. Growth in Transition: What We Know, What We Don’t, and What We Should // Journal of Economic Literature, 2002. September. Р. 801.

Экономическое развитие стран Восточной Европы в период рыночных реформ и преобразований характеризовалось семью общими признаками: 1) падением выпуска товаров и услуг, 2) падением стоимости капитальных ресурсов и прямым бегством капиталов из этих стран, 3) миграцией рабочей силы, 4) переориентацией внешнеторговых связей с Востока на Запад, 5) значительным изменением структуры экономики, 6) полным коллапсом господствовавших до этого институтов, 7) огромными социальными издержками проводимых реформ, включая резкое повышение уровня смертности во всех без исключения странах. При этом западные аналитики отметили самый поразительный побочный эффект рыночных преобразований и в Восточной Европе, и в республиках бывшего СССР (своего рода гипнотическое влияние идеологии и философии рыночного глобализма): несмотря на очевидное падение показателей эффективности и экономического роста, в частности, значительную "декапитализацию" этих стран, повсеместно "возникло всеобщее убеждение в том, что эффективность экономики выросла" (6).

С формальной точки зрения поборники развития глобальной экономики "вширь и вглубь" вполне могли бы доказывать, что формирование "полностью интегрированной" глобальной экономики в какой-то момент ее развития остановит падение потенциала роста и развития такой экономики и она сможет с течением времени – фактически опять-таки став "глобально замкнутой" экономической системой – вновь обрести утраченную способность к синергетическим эффектам поступательного экономического развития и тем самым повысить потенциал экономического роста. Однако в настоящее время против этой тенденции весьма активно действует феномен теневой экономики, которая превращает глобальную экономику в перманентно незамкнутую систему с постоянно понижающимся потенциалом роста и развития, стабильно уходящим через "черные дыры" теневой экономики – в соответствии с классическим постулатом второго начала термодинамики.

Проблема корреляционного развития глобальной и теневой экономики в настоящее время может считаться практически доказанной. И опять-таки самое показательное (и, возможно, самое тревожное) состоит в том, что теневая экономика стала активно формироваться в наиболее развитых странах по мере усугубления глобализационных процессов, что в целом явилось полной неожиданностью для поборников "свободного рыночного хозяйства" (см. таблицу 3).

Таблица 3. Рост теневой экономики в отдельных западных странах в 1960–1990-е годы, % от официально исчисляемого ВВП

Источник: E. Schneider and D. Ensle. Shadow Economics: Size, Causes, and Consequences // Journal of Economic Literature. 2000. March. P. 81.

Темпы роста теневой экономики в скандинавских странах, а также в Австрии и Швейцарии, которые считаются "витринами экономического благополучия", не могут не поражать, ибо в случае Норвегии или Австрии речь идет о порядковой величине, что, безусловно, говорит о серьезном изменении механизма функционирования экономической системы ведущих стран мира. При этом следует иметь в виду, что в круг теневых операций в настоящее время вовлечены не только нелегальные виды бизнеса (наркотики, проституция, азартные игры), но и вполне легальные формы экономической активности, которые не учитываются официальной статистикой, поскольку представляют собой форму ухода от уплаты налогов или форму "отмывания" грязных денег.

Практически во всех странах мира в настоящее время налажен выпуск "подделок" и недоброкачественной, опасной для здоровья населения продукции в "подпольных цехах" и на производствах "под крышей", получающих краденое сырье, полуфабрикаты и даже готовые изделия. При этом одной из оптимальных форм функционирования системы "подпольного производства" является именно система внешнеэкономических связей, так как в этом случае источник "теневой продукции" бывает определить довольно сложно.
Вместе с тем проблема причинно-следственных связей становления достаточно мощной "теневой экономики" по мере глобализации экономических связей пока остается открытой. Немецкие экономисты Эрнст Шнейдер и Дитмар Энсл в качестве основных причин формирования теневой экономики привели следующие: повышение налогового бремени, рост налоговых взносов в фонды социального обеспечения, увеличение размеров государственного регулирования экономики, особенно рынков труда, административное уменьшение продолжительности рабочей недели (количества отрабатываемых в течение недели рабочих часов), рост безработицы, обусловленный ранним выходом на пенсию, и, наконец, упадок гражданской морали и лояльности по отношению к государственным институтам, сочетающийся с упадком налоговой этики (7). Даже простое перечисление этих факторов показывает, что "теневая экономика" зарождается и развивается там, где "искрят" взаимоотношения труда и капитала, нарушается сложившееся равновесие между трудом и капиталом, а именно на это нарушение, как указывалось выше, и направлена глобализация экономических отношений. Что касается упадка гражданской лояльности по отношению к собственному государству и нежелания платить в государственную казну налоги ради предпочтения свободно конвертируемой иностранной валюты, то это, безусловно, является прямым следствием и эффектом глобализации. В доглобальную эпоху это называлось "изменой национальным интересам", а сейчас – стремлением стать "гражданином мира", который вполне может сказать: "Не хочу увеличивать валовой внутренний продукт, а имею желание внести свой посильный вклад в дело глобализации".

В результате в начале XXI века в системе глобальной экономики практически во всех ее сегментах сформировались коррупционные "черные дыры", или своего рода раковые экономические опухоли, которые способны до бесконечности понижать потенциал экономического роста и развития как мировой, так и национальных экономик, причем на периферии глобализирующегося мира размеры теневой экономики во много раз превышают ее масштабы в центре. В этом плане можно указать, например, что в таких африканских странах, как Нигерия и Египет, теневая экономика составляла в середине 1990-х годов от 68% до 76% официально исчисляемой легальной экономики, в Мексике и Перу – от 40% до 60%, в Чили, Венесуэле и Бразилии – от 25% до 35%, в таких азиатских странах, как Филиппины, Шри-Ланка, Малайзия и Южная Корея – от 38% до 50%, в Японии – до 8%, в Греции, Италии, Испании, Португалии и Бельгии – от 24% до 30%, в Польше, Венгрии и Болгарии – от 20% до 28%, в РФ и странах Балтии – от 20% до 27%, в Грузии, Азербайджане, Украине и Беларуси – от 28% до 43% (8).

В целом в странах Европейского Союза еще в конце 1970-х годов на теневую экономику работало примерно 14,5% всей рабочей силы, в странах ОЭСР – порядка 15%. В настоящее время есть все основания утверждать, что эти показатели стали как минимум в два раза выше. Возникновение теневой экономики и распространение коррупции на периферии глобализирующейся экономики напрямую связывается с политикой приватизации, которая является одним из краеугольных камней и основ формирования глобальной экономики: "Темп приватизации напрямую способствует росту теневой экономики и коррупции. Многие страны, которые встали на путь ускоренной приватизации, такие, например, как Россия, очень быстро обнаружили, что она оборачивается ростом "подпольной" экономики, коррупционным разбазариванием активов и прочими функциональными расстройствами экономики" (9).

Иными словами, вплоть до настоящего времени глобализация хозяйственной жизни сопровождалась мощным нарастанием энтропийных экономических процессов, которые вытекали из самой логики формирования глобальных и взаимосвязанных между собой рынков, а сама эта энтропия нарастала в соответствии с классическими постулатами второго начала термодинамики, в самом общем виде описывающими переход от замкнутых к открытым экономическим системам (10).

Примечания
1. Crafts N. Globalization and Growth in the Twentieth Century. Оp. cit., P. 28.
2. Statistical Abstract of the United States – 2002. Washington, 2003, P. 504.
3. Ibidem.
4. Brenner R. The Boom and Bubble: The US in the World Economy – "Challenge". 2002. July/August. P. 19.
5. При оценке, в частности, способности к долгосрочному экономическому росту российской экономики не следует путать феномен роста, базирующийся на принципе синергетических эффектов взаимодействия труда и капитала, с простым увеличением нормы загрузки имеющихся производственных мощностей, что делают официальные органы РФ при характеристике тенденций экономического развития России после дефолта 1998 года, выдавая увеличение этой нормы за темпы экономического роста (принимая во внимание глубину падения российской экономики в 1992-1997 годах).
6. Campos N., Coricelli F. Growth in Transition:
What We Know, What We Don’t, and What We Should // Journal of Economic Literature. 2002. September. P. 817.
7. E. Schneider and D. Ensle. Shadow Economics: Size, Causes, and Consequences // Journal of Economic Literature. 2000. March. P. 82.
8. Ibidem.
9. Rosser J., Rosser M. Another Failure of Washington Consensus on Transition Economy // Challenge. 2001. March – April. P.44.
10. Интересно отметить, что еще в начале 1920-х годов в Германии немецкий мыслитель Рудольф Штайнер указал на возможность появления значительного энтропийного потенциала в случае формирования "единой мировой экономики", которое приведет к тому, что планета Земля станет "замкнутой экономической областью". Он в несколько шутливой форме (для того периода, но, возможно, не для нашего времени) сформулировал важнейшее условие смены энтропии в развитии мировой экономики на негаэнтропию: "… мировое хозяйство исправить невозможно, потому что нельзя импортировать товары с Луны. Если бы можно было осуществлять импорт и экспорт с Луны или Венеры и так далее, то экономика земного шара была бы экономикой типа национального хозяйства" (Штайнер Р. Задачи новой экономической науки. М., 1997. C. 145). Штайнер имел в виду, говоря современным языком, что в описываемой ситуации мировая экономика имела бы мощный потенциал экономического роста, наблюдавшийся в эпоху "золотого века" в системе замкнутых или относительно замкнутых экономик.