Глобализирующаяся экономика: развитие по второму началу термодинамики?

За последние 40 лет темпы роста мировой экономики сократились почти вдвое. Глобализация нарушила равновесие между трудом и капиталом. Автор рассматривает эти процессы на примере экономики США.
(Продолжение в следующем номере «ЭС»)

Владимир ВАСИЛЬЕВ
Глобализирующаяся экономика: развитие по второму началу термодинамики?
"Экономические стратегии", №1-2004, стр. 12-17.

Растущая интернационализация экономических связей, начавшаяся в 1970-е годы и в конце ХХ – начале XXI века принявшая форму стремительной глобализации, происходила и происходит на фоне замедления темпов роста и развития мировой экономики в целом. Согласно расчетам экспертов ООН, в 1960-е годы рост реального мирового ВВП ежегодно составлял 5,4%, в 1970-е годы этот показатель упал до 4,1%, в 1980-е – до 3,0%, а в 1990-е – до 2,3% (1). Таким образом, за 40 лет темпы роста мировой экономики сократились почти в два раза.

Аналогичную тенденцию отмечают и несколько более оптимистично настроенные аналитики Международного валютного фонда (МВФ) и эксперты Бюро экономического анализа Министерства торговли США. По их оценкам, с 1980 по 1989 год среднегодовые темпы роста мировой экономики составили 3,4%, а в 1989-1999 годах уменьшились до 3,1% (2).

В начале XXI века тенденция к замедлению темпов экономического роста глобализирующейся экономики в целом сохранялась. В частности, в 2000-2002 годах среднегодовые темпы ее роста (по предварительным оценкам), согласно данным МВФ, не превышали 3,2% (3), то есть были практически на уровне 1990-х годов и ниже, чем в 1980-1989 годах.

Следует при этом отметить, что среди западных экономистов – исследователей экономического роста стало уже хрестоматийным деление второй половины ХХ века на два больших подпериода продолжительностью примерно 25 и 30 лет соответственно. Первый подпериод, впоследствии получивший название "золотого века" экономического роста, начался примерно в 1948 (1950) году, когда американская экономика вышла на устойчивую траекторию экономического роста после спада, вызванного окончанием Второй мировой войны, и закончился в 1973 (1972) году, когда разразился мировой экономический кризис, вызванный ростом цен на энергоносители. Второй подпериод начался после 1973 года и продолжается до сих пор. Он не получил "официального" названия, однако нетрудно заметить, что именно с середины 1970-х годов произошло резкое усиление интернациональных начал в развитии мировой экономики, которое впоследствии – в 1980-е и особенно в 1990-е годы – позволило открыто говорить о том, что мировая экономика вступила в глобалистскую стадию развития, вышла на уровень глобализации.

Сравнение двух этих подпериодов выявляет рельефную картину сдвигов и перемен в экономическом развитии мировой экономики на протяжении 50 лет, что в целом дает возможность сделать вывод: эти перемены носят до известной степени необратимый характер. Так, в 1950-1973 годах мировая экономика росла среднегодовым темпом 4,9%, а в последующие 25 лет – в период с 1973 по 1998 год – среднегодовые темпы ее роста сократились до 3%, и, таким образом, агрегированные темпы роста "глобальной экономики" были меньше темпов роста "мировой экономики" на 39%. В расчете на показатель ВВП, приходящийся на душу населения, падение темпов роста в рамках глобализированной экономики по сравнению с "мировой экономикой" носило еще более ярко выраженный характер и составило 55%.

Еще важнее то, что падение темпов роста ВВП на душу населения продемонстрировали практически все основные экономические зоны мира, за исключением стран и особых экономических зон Восточной Азии (Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, Гонгконга, Таиланда, Малайзии и еще восьми небольших стран Тихоокеанского региона), в которых среднегодовые темпы роста ВВП на душу населения в 1973-1998 годах увеличились с 2,61% до 4,18%, хотя после финансового кризиса 1997-1998 годов этот регион также можно считать испытывающим нарастающие экономические трудности (4). Во всех прочих странах Азии за эти периоды темпы роста ВВП на душу населения сократились с 2,52% ежегодно до 0,99%, или в 2,5 раза. В Восточной Европе и республиках бывшего СССР ежегодный рост ВВП на душу населения, равный 3,49%, сменился устойчивым падением на 1,1% ежегодно. Наконец, в Африке рост ВВП на душу населения прекратился вообще, упав с 2,07% в 1950-1973 годах до 0,01% в 1973-1998 годах (5).

Проблема замедления темпов развития глобализирующейся экономики, естественно, не ускользнула от внимания специалистов, которые назвали этот феномен "парадоксальным", по всей видимости, именно потому, что глобализация имплицитно мыслилась как важнейший фактор ускорения экономического развития и отдельных регионов мира, и глобальной экономики в целом. Так, по мнению эксперта МВФ Николаса Крафтса, "одним из наиболее часто обсуждаемых аспектов экономического роста в XX веке является замедление темпов роста производительности в последней четверти века в странах ОЭСР и особенно в Соединенных Штатах.

В свете революции в информационных технологиях и технологиях средств связи данное явление рассматривается многими экономистами как представляющее большую загадку. Этот феномен поднимает ряд чрезвычайно важных вопросов как для творцов экономической политики, так и среди теоретиков экономического роста, которые в качестве объяснений выдвигают три основные причины замедления темпов экономического роста" (6): а) фактор структурных изменений в промышленно развитых странах; б) наличие феномена "отрезвления", наступившего после "золотого века" экономического роста; в) ошибочность гипотезы о наличии эндогенных факторов экономического роста.

Большая часть специалистов в области теорий экономического роста сошлась во мнении, что "на поверхности" явления замедления темпов экономического роста лежит уменьшение прибыльности "обычных" инвестиций, которое привело к окончанию наблюдавшегося в первые десятилетия после Второй мировой войны мощного инвестиционного бума. Он сопровождался, в том числе, и падением производительности (эффективности) инвестиций в промышленно менее развитых странах, по мере того как происходило сокращение разрыва в уровнях экономического развития между США и европейскими странами, а также между США и странами Восточной Азии.

Тайна "золотого века" экономического роста

По мере нарастания интеграционных и глобализационных процессов в развитии мировой экономики в центре "загадки" падающих темпов экономического роста, по сути, оказалась проблема "совокупной факторной производительности" (СПФ) (total factor Productivity – TFP), под которой в стандартной теории экономического роста фигурирует проблема так называемого "остатка" (residual), то есть совокупного (здесь и далее курсив мой – В.В.) вклада факторов труда и капитала после того, как произведена конкретная оценка отдельного вклада факторов труда и капитала в экономический рост. Показатель совокупной факторной производительности допускает ряд трактовок и интерпретаций. Обычно в формализованных математических моделях экономического роста под ним понимают вклад экзогенного научно-технического прогресса в экономическое развитие страны и мировых экономических регионов. В свою очередь, "научно-технический прогресс" трактуется как форма повышения качества факторов труда и капитала: например, на смену менее производительным и технически несовершенным видам машин и оборудования приходят более производительные и технологически более совершенные, в том числе и оснащенные компьютерными блоками и компонентами, что, в свою очередь, обусловливает "качественный" рост рабочей силы, которая с течением времени – по крайней мере в промышленно развитых странах – становится более образованной и, соответственно, более квалифицированной.

Однако "совокупная факторная производительность" в самом широком смысле этого слова может быть интерпретирована и как показатель синергетических эффектов совместного вклада в экономический рост и экономическое развитие факторов труда и капитала, обусловленных в конечном итоге степенью гармоничности отношений между капиталом и трудом, предпринимателями и работниками, управляющими и управляемыми. С этой точки зрения СПФ выступает в качестве индикатора степени отчужденности фактора капитала от фактора труда в процессе долгосрочного экономического роста. Ибо расширение разграничительного барьера между долгосрочными экономическими интересами предпринимателей и трудящихся неизбежно оборачивается тем, что каждый из базовых факторов экономического роста усматривает в норме прибыли или размерах заработной платы и должностных окладов конечную границу своих вкладов и интересов в долгосрочное экономическое развитие предприятия, фирмы или корпорации, страны, экономического региона или мировой экономики в целом.
Это и приводит к резкому падению роли и значения синергетических эффектов совместно-кооперативного действия экономических интересов факторов труда и капитала в долгосрочном экономическом росте и, соответственно, усилению действия системы противоположных, или, выражаясь языком политэкономии XIX века, антагонистических интересов. В конце ХХ века американские экономисты Дейл Йоргенсен, специализирующийся на оценках темпов и факторов экономического роста США, и Кеин Стирох опубликовали свои расчеты вклада различных факторов в темпы роста американской экономики в период с 1948 по 1996 год (см. таблицу 1).

Таблица 1. Сравнительный вклад факторов экономического роста в развитие экономики США в период с 1948 по 1996 год, %

Источник: Jorgenson D., Stiroh K. Information Technology and Growth // American Economic Review. 1999. May. P. 113.

Расчеты американских экономистов рельефно демонстрируют то глубокое влияние, которое глобализация оказала на американскую экономику в последней трети ХХ века. Помимо внушительного (примерно в 1,7 раза) замедления темпов экономического роста, которое началось в 1970-х годах, заметную трансформацию претерпела конфигурация вкладов основных факторов в экономический рост США.
В период с 1948 по 1973 год, когда, по сути, интернационализация мирохозяйственных связей американской экономики была выражена достаточно слабо и в своем развитии ориентировалась не на глобальный, а на внутренний рынок, факторы капитала и труда играли примерно одинаковую роль в ускорении экономического развития: на их долю приходилось соответственно 26,6 и 25,1 процентного пункта (если принять общий вклад факторов в экономический рост за 100%) прироста ВВП в тот период, а на долю синергетических эффектов – более 1/3 (34,6 процентного пункта) вклада в экономический рост.
По всей видимости, устойчивые равновесные пропорции вклада капитала и труда являются фундаментальной основой для появления синергетических эффектов экономического роста, которые составляют не менее 70 процентных пунктов от суммы вклада каждого из факторов.
По мере увеличения роли и значения интернациональных связей в экономическом развитии США в период с 1973 по 1990 год равновесие между вкладом капитала и труда оказалось нарушенным. Вначале это было не очень заметно, а затем разрыв стал внушительным. До начала 1990-х годов несколько выросло значение фактора капитала (с 26,6 до 33,2 процентного пункта) и в огромной степени – фактора труда в экономическом росте США (с 25,1 до 40,2 процентного пункта), что и обернулось резким снижением значимости синергетических эффектов – почти в три раза, с 34,6 до 11,9 процентного пункта, при том, что доля потребительских товаров длительного пользования осталась практически неизменной (13,7 и 14,7 процентного пункта). Таким образом, в соотношении 1/3 и 2/3 синергетические эффекты "разошлись" между факторами капитала и труда. Весьма показательно, что общее сокращение среднегодовых темпов экономического роста в 1973-1990 годах по сравнению с периодом 1948-1973 годов на 1,16% может быть практически целиком объяснено за счет падения значимости фактора СФП в развитии американской экономики – на 1,05%.
Расчеты Дейла Йоргенсона и Кеина Стироха для периода 1990-1996 годов особенно показательны, поскольку именно в 1990-е годы американская экономика в полном смысле этого слова постепенно превратилась в глобальную. В первой половине десятилетия произошло дальнейшее снижение среднегодовых темпов экономического роста (примерно на 0,5%) на фоне того, что основным фактором роста стал труд, на долю которого в этот период пришлось уже более половины (51,7 процентного пункта) общего вклада всех факторов в экономический рост.
Вклад синергетических эффектов в экономический рост упал до 9,8 процентного пункта, и они прочно стали наименее значимым фактором экономического роста, по существу мало чем отличаясь по роли и значению от потребительских товаров длительного пользования. Большая же часть падения среднегодовых темпов роста американской экономики в период глобализации может быть смело отнесена на фактор капитала, что, по мнению автора настоящей статьи, отражает возросшую степень его интернационализации, при которой он все больше начинает циркулировать в масштабах мировой, а не только американской экономики.
Показательно и то, что на рубеже XX и XXI веков все больше американских экономистов стали склоняться к мнению, что "золотой период" экономического роста "явился уникальным историческим событием, которое не имеет шансов на повторение ни при жизни нынешнего поколения, ни даже при жизни следующего поколения американцев …" (7).

Глобализация: нарушенное планетарное равновесие между факторами капитала и труда

К началу 1970-х годов, то есть к тому времени, когда "золотой век" экономического роста подходил к концу, государство практически во всех промышленно развитых странах превратилось в мощный локомотив ускорения экономического роста, который достаточно уверенно тащил за собой национальную рыночную систему или иерархию внутренних рынков. Это особенно справедливо по отношению к США, где демократические администрации Джона Кеннеди – Линдона Джонсона в рамках неокейнсианского подхода с начала 1960-х годов проводили целенаправленную политику ускорения экономического роста, используя для этой цели налоговую политику, крупные федеральные инвестиционные и научно-исследовательские программы, например, такие как космическая программа "Аполлон", предусматривавшая высадку человека на Луну.

Принципиальной особенностью, в частности, американских государственных программ стимулирования экономического роста было то, что федеральное правительство способствовало развитию и фактора капитала, и фактора труда, а в ряде случаев специально следило за тем, чтобы сложившееся продуктивное равновесие между этими факторами не было нарушено. В частности, в 1962 году в США по инициативе администрации Джона Кеннеди был принят закон о развитии рабочей силы, имевшей своей целью повышение квалификационного и профессионально-технического уровня рабочей силы США, а в 1964 году по инициативе администрации Линдона Джонсона была развернута достаточно мощная программа по борьбе с бедностью.

Поддержание равновесия между трудом и капиталом осуществлялось федеральным правительством в том числе и по политическим соображениям, поскольку американские профсоюзы еще со времен Франклина Рузвельта были одним из краеугольных камней массовой политической базы демократов, и именно поддержке профсоюзов администрации Джона Кеннеди в 1960 году и администрации Линдона Джонсона в 1964 году были обязаны своей победой на президентских выборах. И отнюдь не случайно, что именно в середине 1960-х годов в США оформились теории и концепции "человеческого капитала", являющиеся одними из основных в современной экономической мысли. В 1964 году профессор Чикагского университета Гэри Беккер написал основополагающий трактат на эту тему, который так и назывался: "Человеческий капитал", за что впоследствии был удостоен Нобелевской премии по экономике.

Именно эта ситуация не устраивала крупный бизнес, прежде всего финансовую элиту США, как, впрочем, и практически всех остальных промышленно развитых стран, особенно тех, где были сильны политические позиции социал-демократических и левых сил, поскольку на рубеже 1960-х-1970-х годов представление о том, что "рыночная экономика требует сильного социального регулирования для того, чтобы эффективно функционировать" (8) стало практически хрестоматийным. Под влиянием экономических трудностей начала 1970-х годов (рост цен на нефть в результате политических решений стран ОПЕК, краха Бреттон-Вудской системы фиксированных обменных валютных курсов, стремительный рост внешней задолженности стран "третьего мира") в сознании финансово-промышленных элит Запада постепенно выкристаллизовалась идея, смысл который может быть сформулирован следующим образом: если национальный рынок не в состоянии быть локомотивом экономического роста, то, может, с этой задачей справится глобальный рыночный механизм?

Идея казалось тем более привлекательной, что глобальный рынок по определению был лишен государственного регулирования и вмешательства во всех формах и проявлениях. Как выразился американский экономист Джон Кротти, именно в глобальной экономике "невидимая рука Провидения", то есть "нерегулируемые рынки", в полной мере могла проявить свое чудотворное действо и заменить собой сознательный общественный и государственный контроль над экономическими процессами" (9).

Согласно теоретическим выкладкам неолиберальных экономистов-рыночников, в глобально интегрированной экономике резко вырастут эффективность и производительность, что в конечном итоге приведет к значительному увеличению темпов экономического роста, поскольку, во-первых, сбережения будут реализовываться в форме наиболее производительных инвестиций независимо от места реализации инвестиционных проектов, во-вторых, свободное передвижение капиталов и товаров в глобальной экономике подорвет монопольные позиции национальных олигополий и неэффективного государственного регулирования путем обострения конкурентной борьбы, и, наконец, в-четвертых, фирмы даже в небольших странах смогут в полной мере использовать возможности, открываемые экономией на масштабах (и издержках) производства на глобальном уровне. Короче, как полагали теоретики рыночной экономики, именно глобальный рынок в полной мере сможет заменить государство в качестве мощного локомотива ускоренного экономического роста и развития.

Этого не случилось, и причину следует искать в том обстоятельстве фундаментального свойства, при котором глобализация национальных экономик иногда "медленно, но верно", иногда мгновенно нарушала равновесие между капиталом и трудом, резко усиливая позиции капитала, особенно финансового, по отношению к труду, подрывая позиции последнего в национальной экономике, а в конечном итоге, и в планетарных масштабах. И первыми почувствовали на себе эффект глобализирующейся экономики американские трудящиеся.

Малоизвестный, а вернее, слабо афишируемый факт американской экономической жизни состоит в том, что с середины 1970-х годов рост реальной заработной платы в США для большей части категорий рабочих и служащих вообще прекратился. Так, если в 1980 году средняя реальная почасовая заработная плата составляла 7,78 доллара (в постоянных ценах 1982 года), то к 1985 году она уменьшилась до 7,52 доллара в час, или на 3,5%, к 1990 году – до 7,39 доллара в час, или еще на 3%, и только в 2000 году выросла до 7,89 доллара в час, а в 2001 году поднялась до 8,0 доллара в час, то есть, по сути, вернулась к уровню конца 1970-х – начала 1980-х годов.

Еще более рельефной выглядит динамика средней реальной недельной заработной платы, которая в 1980 году составляла 275 долларов (в постоянных ценах 1982 года), в 1985 году понизилась до 259 долларов, в 1990 году опустилась еще ниже – до 255 долларов, и только в 2000 и 2001 годах вплотную приблизилась к уровню 1980 года, составив 272 и 274 доллара соответственно (10). При этом почасовая производительность труда в частном секторе американской экономики выросла с 1980 по 2001 год почти в 1,5 раза – с 80 процентных пунктов до 119,6 процентного пункта (если принять за 100% уровень 1992 года) (11).

Примерно так же обстояло дело и с динамикой движения реальной заработной платы в других промышленно развитых странах. Так, в 19 наиболее развитых с экономической точки зрения странах (помимо США) в период с 1979 по 1989 год реальная заработная плата увеличивалась ежегодно на 1,2%, а в период с 1989 по 1996 год ее рост уменьшился до 0,7%, то есть практически оказался на грани остановки.

Собственно, вся концепция формирования глобального рынка и проистекала из необходимости минимизации трудовых издержек, и в этом плане капитал предпочитал иметь дело с рабочей силой, которая при заключении коллективных договоров не имела бы поддержки ни профсоюзов, ни государства, а лучше – и самих коллективных договоров, а получала бы заработную плату и оклады в плотно запечатанных индивидуальных конвертах или банковскими переводами. Геополитические сдвиги на рубеже 1980-1990-х годов, обусловленные развалом СССР и мировой системы социализма, возможно, нанесли необратимый удар по мировому профсоюзному движению, которое, по сути, прекратило свое существование. В тех же США в период с 1945 по 1955 годы в профсоюзах состояло от 30% до 35% всех занятых рабочих и служащих. К 1975 году в профсоюзе состоял каждый четвертый американский рабочий и служащий (25,5% рабочей силы страны), к 1980 году – каждый пятый (21,9%).

По мере нарастания глобализационных процессов профсоюзы стали медленно сдавать свои позиции в американской экономике: к 1990 году в них состояло уже 16,1% совокупной рабочей силы США, а к началу XXI века – всего 13,5% (реально американские профсоюзы имели несколько большее влияние, поскольку коллективными договорами было охвачено 14,8% рабочей силы США) (12). Иными словами, в США в начале XXI века профсоюзы имели такое же влияние на рабочее движение, как и в середине 1930-х годов (!).

Развал профсоюзного движения явился одним из самых главных факторов падения реальных доходов трудящихся во всех без исключения странах. Для сравнения можно указать, что в тех же США, например, в начале XXI века члены профсоюза – в результате заключения коллективных договоров – в среднем имели еженедельные заработки на 25% выше, чем рабочие и служащие, не состоящие в профсоюзах (13). И речь уже идет не просто об уровне трудовых доходов – глобализация фундаментально изменила воспроизводственный процесс рабочей силы в мировой экономике и национальных экономиках, поскольку повсеместно увеличилась безработица в результате конкуренции со стороны импортных товаров и услуг, возросшей мобильности капитала, а также политики намеренной реструктуризации рабочих мест. Это явилось следствием формирования транснациональных холдингов как одной из самых "оптимальных форм циркуляции капиталов в глобальной экономике".

Ситуация во многих регионах мира выглядит еще хуже по той причине, что национальные правительства вынуждены во все большей степени перекладывать налоговое бремя с мобильного капитала на относительно менее мобильную рабочую силу, и, таким образом, помимо падения реальной заработной платы и должностных окладов, фактор труда вынужден во все большей мере нести налоговое бремя в пределах национальных экономик.

Продолжение следует.

Примечания
1. Crotty J. Why there is Chronic Excess Capacity? // Challenge. 2002. November/December. P. 22.
2. Рассчитано по: Economic Report of the President – 1999. Washington, 1999, P. 454; Economic Report of the President – 2001. Washington, 2001, P. 402; Economic Report of the President – 2003. Washington, 2003, P. 404.
3. Рассчитано по: Economic Report of the President – 2003. Op.cit., P. 404. Согласно расчетам экспертов МВФ, если в период 1983-1992 гг. среднегодовые темпы роста "новоиндустриальных" стран Восточной Азии составляли 8,2%, то в период 1993-2002 гг. они сократились в среднем до 5,3% ежегодно (Economic Report of the President – 2002. Washington, 2002, Table B – 112; Economic Report of the President – 2003. Washington, 2003, P. 404).
4. Согласно расчетам экспертов МВФ, если в период 1983-1992 гг. среднегодовые темпы роста "новоиндустриальных" стран Восточной Азии составляли 8,2%, то в период 1993-2002 гг. они сократились в среднем до 5,3% ежегодно (Economic Report of the President – 2002. Washington, 2002, Table B – 112; Economic Report of the President – 2003. Washington, 2003, P. 404).
5. Madison A. The World Economy: A Millennial Perspective. Paris: OECD, 2001. P. 129.
6. Crafts N. Globalization and Growth in the Twentieth Century // World Economic and Financial Surveys. World Economic Outlook: Supporting Studies. IMF. Washington, 2000. P. 26.
7. Gordon R. U.S. Economic Growth Since 1870: One Big Wave? // American Economic Review. 1999. May. P. 122.
8. Crotty J. Why there is Chronic Excess Capacity? // Challenge. 2002. November/December. P. 22.
9. Ibidem. P. 399.
10. Statistical Abstract of the United States – 2002. Washington, 2002. P. 400.
11. Ibidem. P. 411.
12. Ibidem. P. 411.
13. Рассчитано по: Ibidem.