Другая игра

Академик, директор Института экономики РАН Леонид Абалкин – о развитии российской экономики и прогнозах ее дальнейшего развития, критериях национальной безопасности и принципах управления.

Леонид Абалкин
Другая игра
"Экономические стратегии", 2003, №4, стр. 06-11

По мнению многих отечественных и зарубежных экономистов, концепция экономических реформ, разработанная под руководством академика Абалкина – заместителя Председателя Совета Министров СССР в 1989-1991 годах – все еще остается самой серьезной, глубоко просчитанной и теоретически обоснованной программой действий. Мнение Леонида Ивановича о путях преобразования российского общества – по-прежнему одно из самых авторитетных. О периодизации, стратегии и перспективах экономических реформ, критериях национальной безопасности, принципах управления беседовали директор Института экономики РАН, академик Российской академии наук, Международной академии управления, Нью-Йоркской академии наук, Международной академии Евразии Леонид Абалкин и главный редактор журнала “ЭС” Александр Агеев.

Совсем недавно вышла книга, написанная под Вашим руководством, где дается прогноз развития России до 2015 года. А в конце 1980-х годов Вы руководили разработкой стратегии экономических реформ. Значит, Вы подготовили основание для своего сегодняшнего прогноза?

1 июля 1989 года я вошел в состав правительства СССР – был утвержден в качестве заместителя председателя правительства и председателя Государственной комиссии по экономической реформе (в составе правительства). Задачей комиссии была выработка предложений, касающихся проведения экономической реформы. Первоначально перестройка замышлялась как постепенный переход от административно-командной системы к рынку. Мы понимали, что речь идет о сложном процессе эволюции имеющейся социально-экономической модели, формировании социально-ориентированного, эффективно регулируемого (а не стихийного) рынка с учетом исторических традиций страны, опыта, системы ценностей. Сочетание перечисленных элементов определяло подход к решению намеченных задач. Эти решения нужно было принимать очень быстро – в течение двух месяцев.

К 1 сентября 1989 года мы представили на рассмотрение Верховного Совета проект плана социально-экономического развития страны на 1990-й год. Одновременно подготовили серию законов, в том числе регулирующих отношения собственности и развитие ряда отраслевых комплексов, предложения по экономической реформе.

Конференция, посвященная обсуждению представленной концепции, состоялась в ноябре 1989 года в Колонном зале. Мы предложили постепенное отступление от старой модели и переход к рынку. Все было расписано по этапам. Первоначально на свободные цены предполагалось перевести 10% продукции, через год – 30%. К 1995 году принцип свободного ценообразования должен был распространяться уже на 80% общего товарооборота страны. При этом подразумевалось наличие как свободно формирующихся цен, так и лимитных, когда устанавливается либо предельная верхняя, либо предельная нижняя цена. Жестко фиксировались, регулировались государством тарифы на транспортные и коммунальные услуги. По итогам конференции в 1989 году вышла в свет моя книжка под названием “Радикальная экономическая реформа: зигзаги судьбы и уроки на будущее”.

В тот период в СССР сложилась очень сложная обстановка: нарастало недовольство, люди устали от обещаний, им хотелось быстрого и радикального улучшения ситуации. Толпы демонстрантов на митингах протестовали против всего старого и старых структур. Нарастала оппозиция решениям, которые готовило правительство. Определенные силы намеренно раскачивали “политический маятник”, что подрывало шансы страны на плавный переход к социально ориентированной рыночной экономике. На эту тему я написал книгу, которая была издана в 1992 году. Она называется “Неиспользованный шанс. Полтора года в Правительстве”.

После того как я ушел из правительства, а работал я там с 1 июля 1989 по январь 1991 года, был преобразован Совет Министров. Рыжкова сменил Павлов. Началась другая эпоха. Трагедия этих лет в том, что имевшиеся возможности оказались нереализованными.

Недавно вышла книга Е.Г. Ясина, в которой сформулирован такой тезис: экономическая наука оказалась не готова обосновать проекты проведения структурных реформ. Вы согласны с этой точкой зрения?

Экономическая наука – это очень широкое понятие. В самой науке существовали разные школы, разделенные непримиримыми противоречиями, как, например, ученые МГУ им. М.В. Ломоносова и Академии общественных наук. Выдающиеся, творчески мыслящие экономисты работали в области организации производства, подготовки управленческих решений. При их активном участии создавались такие гиганты, как ВАЗ и КамАЗ. Мне кажется, огульные обвинения – это тупиковый вариант.

В 1960-е годы, на первом этапе экономических реформ, которые тогда прошли достаточно успешно, советской экономической наукой был накоплен огромный опыт. Лучшая из пятилеток второй половины XX века – пятилетка 1966 – 1970 годов. В тот период мы достигли больших успехов в производстве ВВП, повышении национального дохода, производительности труда и уровня жизни населения. Это яркая страница истории нашей страны. И в этом немалая заслуга ученых-экономистов. Кстати, большинство решений, принимавшихся на начальном этапе перестройки, было основано на документах, подготовленных много лет назад. А ведь в те годы отдел науки ЦК КПСС развернул гонения на людей, пишущих о рынке. Помню, с каким трудом защищались докторские диссертации, авторы которых положительно отзывались о рыночной экономике. Тем не менее в Институте мировой экономики и международных отношений уже тогда тщательно изучался не только российский, но и мировой опыт. Был создан Институт США и Канады, сотрудники которого инициировали постановку многих острых проблем.

В то же время были и есть неграмотные преподаватели, ничего не понимающие ни в экономике, ни в теории управления. Судя по ним, нельзя составлять представление о нашей науке. Дело не в том, что экономическая наука не была готова к осознанию новых реалий, а в том, что ее наработки не удалось внедрить в практику управления.

Есть мнение, что социализм породил титанов от командно-административной экономики, тяжеловесов, которых нельзя сравнить с теми, кто сегодня принимает государственные решения. Что Вы думаете по этому поводу?

В те годы в сфере управления был накоплен ценнейший опыт, значение которого трудно переоценить. Только не воспринимайте мои слова как тоску по прошлому. Существовавшая система работала неэффективно, ее следовало изменить. Вместо этого систему “латали”, избегая радикальных экономических реформ. Между тем за реформы высказывались и ведущие ученые, и руководство страны, во всяком случае, такие лидеры, как Горбачев и Рыжков. Однако конкретные пути ее осуществления были не вполне ясны.

Что касается современного механизма принятия решений, то он формировался в четыре этапа. Его основы были заложены в конце 1980 – начале 1990-х годов. Второй этап, который обычно называют “шоковой терапией”, и все, что с ним связано – резкое падение объемов производства, разрушение государственных структур, обнищание населения, разрушение основных фондов, – продолжался около восьми лет. В конце 1998 года с приходом правительства Примакова, с восстановлением в должности председателя Центрального банка Геращенко начался третий этап – этап подъема. Оказалась востребованной экономическая наука – мы постоянно встречались с главой правительства, готовили свои предложения, разработки. Затем Примакова сменил Степашин, а Степашина – Путин, который во многом пожинал то, что было сделано до него. Грубо говоря, итоги экономического развития опаздывают на год по сравнению с принятыми решениями. Поэтому пик подъема, который пришелся на 2000 год, был результатом решений, принятых в 1998 – 1999 годах.

Четвертый этап в развитии реформ начался с конца 2001 года и продолжается по настоящее время. Он характеризуется резким спадом экономического развития по всем основным параметрам – по валовому внутреннему продукту, по инвестициям в основные фонды, по реальным доходам населения. Ситуация ухудшилась, когда руководство вновь востребовало, условно говоря, представителей либеральной альтернативы проводимому курсу. Решения стали приниматься крайне непрофессионально. Министерство экономического развития игнорирует мнение ученых. В частности, нас собирали в президиуме РАН, предложив высказаться по программе среднесрочной перспективы на 2003-2005 годы, и люди выступали с критикой. Я, например, охарактеризовал предложенную концепцию как ошибочную. Нас поблагодарили, обещали, что все замечания будут учтены, но никакой реакции не последовало. Формально согласовали, провели обсуждение в ряде регионов, встретились с учеными, с представителями различных партий, поставили галочки. Это мишура, которой сегодня много как никогда.

В правительстве нет единства. Его либеральное крыло – Кудрин, Греф, Починок – принимает в высшей степени ошибочные решения, не прислушивается к голосу масс. Когда дело доходит до критической точки, начинают пересматривать решения. Так, в частности, отказались от реформирования оплаты труда бюджетников, пытаясь переложить ответственность с центра на регионы. Два или три раза отменяли проведение жилищно-коммунальной реформы, к которой мы экономически не готовы и которая может вызвать социальный взрыв. Так же и по многим другим вопросам – декларируются лишь общие принципы, подходы.

Реформа нужна для того, чтобы в нашем федеративном государстве создать сложный и действительно эффективный механизм принятия согласованных решений. Главное препятствие к этому – отсутствие у России долгосрочной стратегии, системы приоритетов. И дело даже не в бюджетных деньгах. Важна политическая стратегия, принципиальные подходы.

Мы вступили в период техногенных катастроф. В этом году их будет больше, чем в прошлом, а в следующем больше, чем в этом. Я не могу точно сказать, где и когда взорвутся нефте- и газопроводы, упадут самолеты, обвалятся дома, но при таком инвестиционном климате, как сегодня, это неизбежно. Правительству необходим стратегический план модернизации промышленности на ближайшие 10-15 лет. Будет ли он осуществлен за счет средств частных корпораций, акционерных обществ, западных компаний или бюджетных денег – не имеет значения. К сожалению, пока мы отдаем предпочтение краткосрочным ориентирам – прогнозированию уровня инфляции, например. Однако уровень инфляции сам по себе не может быть целью – это инструментарий. Его необходимо поддерживать, но цель-то должна быть другая – высокие технологии, объем ВВП, реальный рост доходов населения, расширение демократических прав и свобод.

Любую стратегию разрабатывает некий субъект. Есть ли в России такой дееспособный субъект или наличествуют только отдельные “субъектики”? Ведь стратегия целого ряда отраслей, корпораций является весьма успешной. “Газпром” эффективен “для себя”, то есть для некоего клана руководителей. То же самое можно сказать и о многих банковских группах. Как совместить народно-хозяйственные и корпоративные интересы?

Я много над этим размышлял. Если говорить о России, то субъектом, инициирующим тот или иной политический курс, являются высшие органы государственной власти. Это, например, президент, правительство, а также Государственная Дума, Совет Федерации и такие институты гражданского общества как РСПП, Торгово-промышленная палата, Российский союз товаропроизводителей и т.д. Сегодня желательно, чтобы инициатива исходила от президента, единственного, кто обладает долгосрочным видением проблем, кто не является временщиком. У временщика в принципе не может быть стратегии! У президента огромный авторитет в стране, он мог бы организовать некий мозговой центр, который занялся бы разработкой стратегии.

А Совет безопасности?

Совет безопасности также относится к перечисленным структурам. Важно не допустить лобового столкновения Совета безопасности и правительства, а этого в последнее время избежать не удается.

Прежде всего следует помнить о приоритете высших национальных интересов. “Национальных” не в смысле русских, а в гражданском понимании этого слова. В России популярен такой миф: что выгодно для General Motors, то выгодно и для США. Ничего подобного! Если американские корпорации ставят свои интересы выше национальных, их прижимают “к ногтю”, какими бы могущественными они не были. Высшие национальные интересы определяют саму природу государства. Не правительство устанавливает налоги для населения, а население через свои выборные органы определяет задачи правительства и готовность платить за его услуги. Но это в гражданском обществе, у нас пока ничего подобного нет.

Высшие национальные интересы невозможно соблюсти без продуманной стратегии. В Совете безопасности я возглавлял комиссию по экономической и социальной безопасности. Мы подготовили систему критериев безопасности России, составили таблицы, все тщательно рассчитали. Однако Совет безопасности не принимает окончательного решения. Он рекомендует это правительству, правительство – Министерству экономики, а из Министерства экономики отвечают: “Нам это вообще не нужно”. До сих пор система показателей безопасности России не принята, хотя и опубликована и в моих трудах, и в работах Вячеслава Константиновича Сенчагова.

К сожалению, у нас утвердилась упрощенная модель. Национальные интересы отождествляются с государственными, а государство отождествляется с чиновниками. Их развелась тьма, и толпа уже требует: “Долой чиновников! Надо проводить дебюрократизацию!” Я тоже за дебюрократизацию. Но при подмене понятий мы, гоня чиновников, фактически ослабляем регулирующую роль государства. вследствие чего теряется из виду национальный интерес. Вот такая цепочка. Происходит навязывание мифов массовому сознанию, за которым просматривается жесткая линия на вытеснение государства из экономики.

Какой из критериев национальной безопасности является наиболее важным для России?

Этот вопрос у меня всегда вызывает определенную настороженность. Не существует изолированных критериев безопасности. Они образуют некую систему, из которой нельзя вырвать какой-то один элемент. В свое время академик Станислав Сергеевич Шаталин пригласил меня прочитать лекцию в Институте системных исследований. Там тоже меня просили вычленить основные и второстепенные критерии. Я попытался им доказать, что в данном случае необходим системный подход. Шаталин шутил: “Ничего себе, пригласили академика Абалкина в Институт системных исследований, а он нам объясняет, что мы мыслим не системно”.

Параметров безопасности сотни – на региональном, отраслевом, высшем государственном уровне. Например, возьмем рост валового внутреннего продукта. Его необходимо повышать.

Удваивать!

До удвоения мы еще дойдем. У нас есть коэффициент денежных доходов населения: 10% самых бедных (14,5 миллионов человек) и 10% самых богатых (еще 14,5 миллионов человек). Соотношение между первыми и вторыми в России составляет 14: 1. В соответствии с мировым критерием, если разность больше 10 – это уже угроза безопасности страны. Все революции происходили из-за превышения этого коэффициента. В Европе упомянутое соотношение равно 1:6-8. Мы и для нищего, и для миллиардера вводим плоскую шкалу налогообложения. Нигде в Европе нет ничего подобного. В результате неравенство не сокращается, а растет. Плоская шкала налогообложения опасна для государства. В обществе нарастает напряжение, все чаще складываются социально-конфликтные ситуации. Повторяю, речь идет не о миллиардерах. Пусть их будет 100 или 1000. Я не против богатых, которые честно заработали свои капиталы. Но если люди очень богаты, они должны платить соответствующие налоги. Здесь нужна прогрессивная шкала: для одних налог составляет 13%, для других – 20%, для третьих – 25%. За счет перераспределения налогообложения вы решаете вопрос сокращения децельного коэффициента, не затрачивая ни рубля из бюджета. Деньги будут крутиться здесь же. Сейчас идут разговоры о сокращении объемов налогообложения, но ни одного слова об изменении подоходного налога! Значит, стратегическая проблема для государства оказалась на втором плане.

Если в качестве критерия безопасности взять долю наукоемкой продукции, то нужно обеспечить такой уровень развития машиностроения, который можно реализовать в рыночных условиях. Установить определенный процент в объеме ВВП или промышленной продукции. Необходимо эффективно стимулировать спрос на наукоемкую продукцию. Поэтому, повторяю, выбрать какой-то один критерий не представляется возможным.

Что касается угроз экономической безопасности России, то у меня очень много публикаций на эту тему. Что для нас очень опасно? Известно, что сейчас низок совокупный спрос. Считается, что если нам удастся увеличить доходы населения, мы выйдем на рынок и наверстаем упущенное. А я утверждаю, что здесь нужна принципиально иная логика: если мы не в состоянии насытить внутренний рынок, его займет кто-то другой. Значит, очень опасны долговременные и необратимые явления, как, например, потери на внутреннем и внешнем рынках, которые угрожают безопасности страны. Есть проблемы накопления внешнего долга, его доли к ВВП, отставания в развитии фундаментальных научных исследований, “утечки мозгов” из России. И в данных областях необходим прорыв.

Кроме того, есть еще экологические факторы, которые на определенном этапе определяют систему критериев и превращаются в угрозу безопасности России. Все вышеперечисленное – пример того, что я называю системным видением проблем.

Теперь по поводу удвоения валового внутреннего продукта. Это элементарная задача, описанная в том числе и в нашей книге “Россия: 2015 год. Оптимистический сценарий”. Мы раскрыли механизм ее решения. В Послании Путина Федеральному собранию об этом механизме нет ни слова. Хотя в свое время я передавал президенту книгу, о которой идет речь. Сейчас мы работаем над новой книгой, где будет дан прогноз до 2025 года. Хотим выпустить ее к концу 2003 или к началу 2004 года. Ее условное название: “Стратегический ответ России на вызовы нового века”. Спорим, ругаемся – словом, идет научный поиск, проработка моделей и механизмов промышленной политики, финансовых структур, научного потенциала, экономической безопасности. В заключительной части книги попытаемся сформулировать алгоритм успешного осуществления этой стратегии, персонифицировать общие условия такого успеха. Представляется, что необходима система выдвижения лидеров, наличие пассионариев и т. п. В то же время мы не можем дать никаких гарантий, так как у политиков и ученых разные функции, разная степень ответственности.

Вы не только ученый, но и руководитель крупной научной организации, семнадцать лет возглавляете Институт экономики РАН. Пожалуйста, сформулируйте три основных принципа управления.

Первое. Я выступаю за такой стиль руководства, который предполагает четкое распределение ответственности, проверку исполнения и командные методы работы. Он сейчас прижился в институте. Когда у меня возникает какая-то проблема, я просто нажимаю кнопку, приходят люди и все делают. Команда – это хорошо, но окончательное решение всегда за мной как за директором.

Второе. Приоритет стратегии над текущими задачами. В нашем институте создан мощный компьютерный центр – на 220 научных сотрудников приходится 110 компьютеров, объединенных в информационную сеть с выходом в Интернет. Может быть, 80 из них – в отделах, остальные – в бухгалтерии и отделе кадров. Это стоило очень больших денег, но такое стратегическое решение работает на перспективу. Еще один стратегически важный шаг – организация в институте издательского центра. Мы купили множительную технику, такую же, как в мэрии Москвы, и теперь можем печатать все что угодно для себя и сторонних организаций. Когда у Вольного экономического общества возникли проблемы – им необходимо было отпечатать сборник трудов, – мы их выручили. Получилось замечательно. Мы выпускаем монографии, делаем ксеро- и фотокопии.

Третье. Важно создать в коллективе нормальные человеческие отношения на всех уровнях – от дирекции до уборщиц. Наш институт – научное учреждение, и оно, как и театр, начинается с вешалки. Хорошо, если вы приходите на работу, а вам улыбаются.

Что позволяет шахматисту одерживать победу: умение продумывать ситуацию на несколько ходов вперед, выдержка, опыт, знание шаблонных решений? Можно ли шахматы сравнить с современной российской экономикой или это другая игра?

Начну с конца. Это, конечно, другая игра. В шахматы играют по неизменным правилам, установленным сотни лет назад. Россия живет без правил, поэтому ничего общего с шахматами наша экономика не имеет.

Что же касается шахмат, они формируют культуру стратегического мышления, воспитывают выдержку. Можно, конечно, проиграть, смахнуть фигуры с доски и плюнуть на все, но от этого лучше играть не станешь. Нужно научиться спокойно взвешивать шансы, реалистически оценивать свои удачи и поражения, быть готовым к неожиданностям, уметь найти верный вариант решения. Я с раннего возраста увлекался шахматами. Позже это очень помогло мне в научной работе и в жизни.