Интервью Александра Агеева газете «Красная звезда» о горизонтах развития оборонной промышленности России

Что нужно сделать для повышения эффективности отечественного оборонно-промышленного комплекса? Реалистично ли надеяться на импортозамещение в сфере ОПК? Сколько времени и денег понадобится России для этого? Чем чреват переход человечества к шестому технологическому укладу? Когда солдат на поле боя заменят киборги? На эти и другие темы корреспондент «Красной звезды» беседовал с генеральным директором Института экономических стратегий РАН, одним из создателей ассоциации «Аналитика» Александром Агеевым. Сегодня мы представляем первую часть очень откровенного разговора.

– Александр Иванович, ныне существуют различные оценки, порой диаметрально противоположные, состояния дел в отечественном ОПК. Ваше мнение?

– Есть три категории компетенций: во-первых, полностью самостоятельное, на самом современном уровне производство любых видов продукции ОПК; во-вторых, производство при существенном импортном дополнении; в-третьих, технологии и продукция, которые мы практически не способны самостоятельно производить на надлежащем уровне. В конце 1990-х годов было одно состояние этой пропорции, к 2014 году оно стало отчасти хуже, отчасти изменилось к лучшему.

– Давайте менее академично. Что порождает слабину нашего ОПК?

– Причины слабости или отсутствия компетенции по ряду позиций очевидны: распад производств в результате приватизации и реорганизаций. Это раз. Отсутствие инвестиций – это два. Провалы в сбытовой политике – это три. Далее коррупция, действия конкурентов, в том числе и внутренних хищников, кадровые проблемы.

По западным оценкам, мы сильно впали в зависимость от импорта – в базовых технологиях, которых всего порядка 36 или 50, смотря из каких критериев исходить. В то же время мы всё-таки сохраняем паритет, а кое-где в пяти, может быть, в десяти направлениях даже превосходим другие развитые страны.

При этом я не стал бы оценивать нашу существенную зависимость в сфере комплектующих как непреодолимую проблему. Никто в мире не обходится без импорта тех или иных комплектующих, использующихся в производстве продукции оборонного назначения.

– Но это когда нет санкций, а Запад-то нас душит…

– Санкции со стороны Запада направлены на то, чтобы лишить нас возможности получать продукцию, которую мы не можем делать сами на должном уровне, от прежних поставщиков. Нам приходится искать новые пути её получения, соответственно терять время и, что существеннее, терять вектор развития.

Мы должны прекрасно понимать, что военно-технологическая революция происходит в наши дни. Она связана с тем, что ведущие страны мира, скажем так, весь западный мир, успешно освоив 5-й технологический уклад, переходит к тому, что мы условно называем 6-м технологическим укладом. В ближайшие 15-30 лет произойдут существенные прорывы в нескольких областях даже не столько вооружений, сколько технологий. Почти все из них имеют двойное назначение.

– А можно поконкретнее?

– Прорывы ожидаемы в сфере биогенетики, благодаря чему может быть создано новое, не химическое и не бактериологическое оружие, которое позволит воздействовать на геном и на иные структуры жизнедеятельности человека.

Вторая область, где возможен значительный прорыв, – это средства связи. Третья – генерация энергии.

Есть ряд межгосударственных конвенций, которые запрещают технологический прогресс, например в области управления климатом. Но, видя, как стремительно разрушается современный правовой порядок на международной арене, приходится допускать возможность пересмотров и в этой сфере. Если это произойдёт, мы обнаружим стремительный прогресс в этих очень опасных областях.

Отдельная сфера – космос, его освоение или, другими словами, колонизация…

Мы в обозримой перспективе увидим массу нового и неожиданного. Отчасти это проявляет себя уже сегодня: например, американская доктрина молниеносного внезапного удара. Но это только маленькая верхушка очень большого и опасного айсберга. Уже сейчас ясно, что потенциал киберагрессии произрастает из стремительного развития технологий, информационной техники и социальных сетей, где образуются принципиально новые субъекты.

---

Прорывы ожидаемы в сфере биогенетики, в средствах связи и генерации энергии

---

И когда о современных военных конфликтах говорят как о гибридных, подразумевается, что наше сознание с трудом определяет не только характер этих войн, но даже момент начала и окончания войны.

– Каковы временные рамки вашего прогноза относительно развития высоких технологий и их применения в военных целях?

– С участием экспертов и представителей промышленности мы моделировали ситуацию на 2030 год. Вопрос ставился чётко: какие вооружения из тех, которые представляют стратегическую угрозу, могут появиться внезапно.

– Внезапно, наверное, не появятся никакие. Если, конечно, разведслужбы не оплошают. Ведь новые технологии, как я понимаю, это результат серьёзной планомерной работы…

– Внезапно не для специалистов-разработчиков, а для мировой общественности, а главное, для государственного руководства. Мы выявили с десяток таких направлений, затем провели анализ, какие страны в них лидируют. Таких стран, естественно, немного. Почти везде США, Китай, где-то Израиль, Великобритания, Франция.

Россия присутствует практически в каждой сфере, имея технологические наработки, однако не в каждом из направлений мы сможем быть лидерами. То есть первыми это оружие сделаем не мы. Но и на обочине прогресса мы не останемся: имеющегося потенциала достаточно, чтобы продвинуться по этим экстравагантным направлениям настолько, чтобы обеспечить стратегическую безопасность и готовность к быстрому прогрессу в случае сюрпризов со стороны соперников.

– О каких именно направлениях вы говорите?

– Вряд ли это может быть темой интервью даже в «Красной звезде»… Например, молекулярный генератор, который может моделировать поведение человека и масс людей.

Космическое, лучевое оружие, климатическое, фармакологическое, сетевое информационное (воздействие на человека и на интерфейсы человека и машин). Отдельная тема – собственная жизнь киборгов. Когда нам показывают нынешних роботов, их вид и манипулятивный репертуар зачастую вызывают улыбку.

Но это до тех пор, пока они не способны к самовоспроизводству. А ведь сравнительно скоро на Земле появятся люди с разными протезами типа гаджетов и чипов, люди с преобладающими техногенными компонентами в основных сферах своего жизнеобеспечения. Наконец, будут созданы человекоподобные техногенные существа, которые смогут себя воспроизводить.

– То есть если папа Карло выстругал Буратино из полена, киборги смогут, образно говоря, вытачивать своё потомство на токарном станке?

– Пока это кажется фантастикой, но недавно даже Папа Римский собирал семинар в Ватикане, где рассматривался вопрос о влиянии искусственного интеллекта и искусственных существ на религию, мировоззрение и поведение людей. Что касается папы Карло, то взгляните даже на сегодняшние 3D принтеры и изделия, которые «вытачивают» на них современные мастера.

Что нужно сделать для повышения эффективности отечественного оборонно-промышленного комплекса? Реалистично ли надеяться на импортозамещение в сфере ОПК? Чем чреват переход человечества к шестому технологическому укладу? Когда солдат на поле боя заменят киборги? На эти и другие темы корреспондент «Красной звезды» беседовал с генеральным директором Института экономических стратегий РАН, одним из создателей ассоциации «Аналитика» Александром Агеевым («Красная звезда» от 27 июля). Сегодня мы продолжаем наш откровенный разговор с Александром Ивановичем.

– Давайте поговорим о нашем времени, когда до сражений киборгов дело ещё не дошло и войны ведутся в общем-то традиционным способом. Что требуется для эффективной работы нашего ОПК?

– А что вообще гарантирует эффективную работу отрасли или фирмы? Люди, технологии, продукция и рынки. Поэтому и для нашего ОПК нужны лучшие люди, самые передовые технологии, позволяющие производить самые передовые изделия, и заказчик. При этом предприятия ОПК, за редким исключением, не должны ограничиваться только упованием на ГОЗ. Их ориентир – весь внутренний гражданский рынок, а также экспортный рынок. Устойчивость в этой триаде позволяет преодолевать спады конъюнктуры в любом из сегментов. В отношении технологий важно освоить в железе те ниши, которые раньше были за пределами внимания собственно предприятий, поскольку ими занимались министерства «девятки».

– «Девятки»?

– Я не о девятом управлении КГБ СССР, а об «оборонке». Основу советского ВПК последних двадцати пяти лет существования СССР составляла легендарная «девятка» – девять министерств, на предприятиях которых сосредотачивалась львиная доля гос­оборонзаказа…

Сегодня речь о способности к широкой и нетривиальной меж­отраслевой кооперации, о владении инструментами создания технологических платформ и капитализации технологического потенциала, о способности противостоять «киллерам» финансового рынка. Но основное всё-таки люди. А для людей ведь главное – смысл жизни и работы и атмосфера, позволя­ющая творить.

---

От 10 миллионов человек рабочего класса на 1991 год сейчас у нас осталось менее 5 миллионов. На конец 1990-х мы утратили порядка 35 процентов технологий

---

– Удалось ли за последние 25 лет сохранить в ОПК интеллектуальное ядро, научно-технические, производственные кадры?

– Удивительным образом конечно же очаги остались (иначе у нас сейчас не было бы многого, что мы всё-таки имеем). Остались они не благодаря, а вопреки происходившим в последние десятилетия процессам. И о подвигах сохранивших «оборонку» героев когда-то напишут детективы.

От 10 миллионов человек рабочего класса на 1991 год сейчас у нас осталось менее 5 миллионов. На конец 1990-х мы утратили порядка 35 процентов технологий. Утрата – это ликвидация предприятия, продажа и кража патентов и ноу-хау, внешняя и внутренняя миграция персонала…

У нас утечка мозгов измеряется цифрой около 200 тысяч учёных высшей квалификации, уехало порядка 1 млн высококвалифицированных специалистов. Плюс потери времени, когда вместо развития оставшийся персонал занимался только сбережением имеющегося до лучших времён.

К счастью, была военно-техническая программа, и экспортные заказы в отдельные годы достигали процентов 80 от всего выпуска оборонной продукции. Где-то нашлись герои, и чудесным образом что-то сохранилось. Сравнивать это с потенциалом СССР не приходится – мы, конечно, стали менее крупными, профиль возможностей тоже не тот, но… Да, есть дефицит ­кадров, особенно молодых, есть специальности, которых не хватает. Но так же чудесным образом все скрипят-ругаются, но работают. И появляются удивительные результаты.

Стоит подчеркнуть, что и происходившие в 1990-е годы процессы были не только негативными. Они сняли также многие неадекватные ограничения и правила развития, подарили опыт выживания, а это дорогого стоит.

– Александр Иванович, а каковы перспективы «оборонки»? Ведь Госпрограмма вооружений завершится в 2020 году.

– Сейчас на предприятиях ОПК мы должны делать продукцию и военного, и гражданского назначения. И мне кажется, что у наших руководителей ОПК есть очень чёткое понимание этого. Они понимают, что сейчас выделено 20 трлн рублей Госпрограммы вооружений. Но наступит 2020 год, и лет на пятнадцать производство вооружений может снова сократиться. Значит, нужна высокотехнологичная продукция гражданского назначения, и предприятия ОПК должны развивать свои компетенции и для военных целей, и для невоенных.

– Насколько оптимален или даже, может быть, совершенен сейчас алгоритм включения изделий в ГОЗ?

– Он совершенствуется. Во-первых, развивается взаимодействие Академии наук и ОПК на уровне Военно-промышленной комиссии, структур РАН, холдингов и предприятий. Несовершенство здесь состоит в том, что вертикальная и горизонтальная интеграция на самом деле оказалась чересчур формальной.

Между реальными предприятиями, КБ и заказчиком появились бюрократические надстройки, создавшие чрезмерный информационный шум и резко поднявшие транзакционные издержки. Решив задачу стягивания фрагментированных отраслей, холдинги стали работать по Паркинсону, где решение проблемы становится ещё большей проблемой. Здесь требуются корректировки.

Вторая проблема – деятельность Фонда передовых разработок. Работа ведётся, но её масштабы крайне скромны. Должно быть не несколько проектов, а несколько десятков серьёзных проектов.

Третье – ситуация с нашей общей инновационной политикой. Нам необходимо создавать на новой основе с новыми технологическими возможностями Госкомитет по науке и технике, Росплан, а также систему регулирования цен на критически важные товары. Ценами на ключевые потоковые ресурсы последние годы занималась Федеральная служба по тарифам (электричество, тепло, сборы и т.д.). Но здесь должно быть гораздо больше точек приложения сил по критическим точкам производственных сетей.

– Хотите сказать, необходимо создавать нечто вроде Ставки Верховного Главнокомандования?

– Да. Конечно, у нас есть система военного управления. Но если посмотреть устройство системы госуправления, то в нынешнем виде она, боюсь, к ­войне не готова. Хорошо, что в ней есть такие контуры, которые нас страхуют на случай неожиданностей: МЧС, Росрезерв.

Но что касается всего остального, в том числе алгоритма мобилизации в час «Ч»… Это касается не только войны. Этот час настал с точки зрения необходимости принуждения наших корпораций к инновациям. А кто и кого может принудить к инновациям, когда у потенциальных новаторов попросту нет денег?

Они есть только у наших сырьевых корпораций («Газпром», «Роснефть»…), но как вы заставите их вкладывать деньги в подлинный инновационный продукт? Должен быть механизм принуждения. Но тогда должны быть немного другие идеология и философия развития. Иначе если не на первом, то уже на втором шаге в этом направлении любого инициатора перемен обвинят в сталинизме и реинкарнации Берии…