Катастрофное страхование: проблемы секьюритизации

Анализируя вынесенную в заглавие проблематику, автор опирается на обширный статистический материал и приходит к выводу о том, что, несмотря на критику современного состояния отечественного финансового и фондовых рынков в связи с печальным опытом создания пирамид и в целом отрицательной реакцией на деривативные механизмы, новый локальный рынок катастрофных долговых обязательств в России, несомненно, имеет перспективы.

Сергей Саркисов
Катастрофное страхование: проблемы секьюритизации
"Экономические стратегии", №07-2009, стр. 168-171

Саркисов Сергей Эдуардович – председатель совета директоров Группы РЕСО, вице-президент Всероссийского союза страховщиков (ВСС), к.э.н.

Природные катастрофы в общепринятом их понимании всегда были одним из элементов глобальной экодинамики. Стихийные бедствия и различные природные катаклизмы в прошлом происходили в соответствии с развитием естественных природных трендов, а начиная с XIX столетия на их динамику начали влиять антропогенные факторы.

Развертывание в XX столетии инженерной деятельности и формирование сложной социально-экономической структуры мира не только резко повысили долю антропогенно обусловленных природных катастроф, но и изменили характеристики окружающей среды – значительно ухудшилась среда обитания живых существ, в том числе человека. В начале XXI столетия сохранилась устойчивая тенденция к росту числа чрезвычайных ситуаций и усилению наносимого ими экономического ущерба. Примечательно, что темпы роста указанного ущерба превышают темпы роста производства мирового валового продукта.

Доминирующими факторами формирования социально-экономического ущерба от чрезвычайных ситуаций остаются по-прежнему природные бедствия и катастрофы. Только прямые финансовые потери, не считая человеческих жертв, от крупнейших природных катаклизмов составляют десятки миллиардов долларов (ураган "Эндрю" в 1992 г. – 30 млрд долл., землетрясение в Нортридже в 1994 г. – 30 млрд долл., ураганы "Опал" и "Фран" в 1995-1996 гг. – 3,7 млрд долл., землетрясение в Кобэ (Япония) в 1995 г. – 147 млрд долл. и т.д.).

В целом за период с 1950 по 2008 г. в глобальном масштабе наблюдалось свыше 285 природных катастроф, экономический ущерб от которых составил 1970 млрд долл. Застрахованный ущерб при этом составил 410 млрд долл. в ценах 2008 г. В табл. 1 приведен вклад основных видов природных катастроф в общий экономический ущерб в рассматриваемый период.

Что касается динамики роста экономического ущерба от крупнейших природных катастроф, то, по оценкам экспертов Munich Re Group, с учетом инфляции за рассматриваемый период он возрос в 9 раз, в то время как застрахованный ущерб – более чем в 20 раз.

Рост уязвимости экономических систем по отношению к бедствиям и катастрофам является глобальной тенденцией и характерен не только для общества индустриального типа, но и для стран с развивающимися рынками, к которым относится Россия. По данным МЧС России, в нашей стране ежегодно наблюдается более 30 видов опасных природных явлений. За год в стране число стихийных бедствий достигает 350-400. В табл. 2 приведено распределение основных видов стихийных бедствий на территории Российской Федерации.

Кроме глобальной тенденции роста ущерба от катастроф в мировой экономике еще одним фактором, заслуживающим внимания, является гетерогенность риска природных катастроф для жизни и материальных богатств. Неоднородность риска проявляется здесь на двух уровнях: внутри стран – по различным социальным группам, а в глобальном масштабе – по различным социально-экономическим системам. Как пример в табл. 3 приведены оценки индекса риска природных и техногенных катастроф для крупнейших мегаполисов.

Рассматривая экономический аспект рисков, связанных с катастрофными событиями, можно отметить, что в системе координат "вероятность события – потери" по сравнению с другими классами глобальных рисков катастрофные события занимают далеко не первые позиции. По данным отчета A Global Risks Network Report 2009, World Economic Forum, риски, связанные с природными катастрофическими явлениями, позиционируются как умеренно слабые (табл. 4).

Даже усредненные оценки возможных экономических потерь приводят к закономерному вопросу: а можно ли вообще компенсировать такие убытки? Очевидно, что ни одна система страхования в чистом виде не способна решить проблему ущерба таких масштабов. Ярким примером здесь может послужить страховой рынок США. Его капитализация составляет порядка 250 млрд долл., в то время как объем физической собственности – порядка 25-35 трлн долл. На этом фоне снижение надежности страхового бизнеса привело к кардинальному пересмотру концепции функционирования отрасли – страховая индустрия стала искать пути передачи рисков через механизм конвергенции страхового, банковского и частного капиталов. В результате процесса секьюритизации, т.е. трансформации активов и обязательств в их сложной совокупности в ценные бумаги, на рынке капиталов появились инновационные продукты в виде связанных с катастрофными событиями обязательств (катастрофные облигации, свопы, варранты и т.п.). Аналогично сложившейся практике торговли товарными рисками избыточные риски страхования и перестрахования обмениваются на кредитоспособные обязательства выплаты при определенных условиях. Распределение риска, как правило, происходит на агрегатной основе, и к настоящему времени в практике уже широко применяются специальные триггеры (индексы), которые позволяют не связывать напрямую котировки катастрофных долговых обязательств с движением биржевых индексов.

В системе "Базовый риск для спонсора – транспарентность для инвестора" сложившуюся систему триггеров можно проиллюстрировать следующей схемой (рис. 1):

• компенсационный, основанный на оценке реальных убытков;
  
• индекс промышленных потерь, основанный на официальной средневзвешенной статистике потерь по промышленности;
  
• чисто параметрический, основанный на объективных данных физического наблюдения (например, магнитуда землетрясения);
  
• усовершенствованный параметрический, с добавлением специальных математических моделей в расчетах;
  
• синтетический модельный.
  

Концептуальные подходы, заложенные при создании параметрических и синтетических модельных триггеров, позволили адаптировать механизм трансфера катастрофных рисков к специализированным сферам – агробизнес, строительство, транспорт. Переход от дискретных к интервальным оценкам в триггерах позволил эмитировать инновационные продукты – погодные деривативы, позволившие в определенной степени решить проблему сезонности в оценке и хеджировании рисков.

Рыночную модель компенсации катастрофных событий можно проиллюстрировать схемой, обозначенной на рис. 2.

Следует отметить, что хаотичность естественных катастроф создает, в общем-то, малую опасность для инвесторов, озабоченных влиянием факторов, воздействующих на информационную эффективность рынков, поэтому катастрофные долговые обязательства маловосприимчивы к инсайдерской информации, "моральному риску" и потенциально неожиданному изменению цен. Сведения об убытках производственной сферы в исторической ретроспективе и ожидаемые риски страхования широко доступны. В целях снижения специфических рисков, свойственных определенным компаниям, некоторые катастрофные облигации наделяют двойными "пусковыми механизмами", связывая их с такими условиями, как снижение экономической активности или другими параметрическими факторами. Эти двойные "пусковые механизмы" должны "сработать" прежде, чем у эмитента возникнут убытки, одновременно делая более доступным проведение анализа на предмет определения вероятности потерь.

Когда оценивается роль каждого агента рынка, представленного на рис. 2, возникает вопрос: а кто инвесторы в этой схеме? Хотя они оказывают огромное влияние на компенсационный механизм, их число достаточно ограниченно. По оценкам Swiss Re (2009), доли инвесторов на глобальном рынке катастрофных обязательств в докризисный период распределялись следующим образом: банки – 13%, фонды хеджирования – 14%, компании перестрахования – 4%, страховые компании – 3%, целевые специализированные инвестиционные фонды – 44%, фонды портфельного инвестирования – 22%. Сложившаяся структура инвестиционных агентов позволяет ответить и на другой, еще более актуальный вопрос: каковы перспективы развития рынка катастрофного страхования в России и имеет ли право на существование в нашей стране рынок катастрофных долговых обязательств?

Несмотря на критику современного состояния отечественного финансового и фондовых рынков в связи с печальным опытом создания пирамид и в целом отрицательной реакцией на деривативные механизмы, следует все же отметить, что новый локальный рынок катастрофных долговых обязательств в России, несомненно, имеет перспективы.

ПЭС 9264/20.11.2009