А.И. Агеев комментирует, что может означать для России «Цифровая мобилизация»

Если попытаться ответить на вопрос, в чем новизна “цифровой экономики”, то она состоит, во-первых, в достижении беспрецедентной гибкости технологий, производства и форматов потребления; во-вторых, в возможности кардинального удешевления производственных и логистических процессов; в-третьих, в “уплощении” моделей управления, резком росте значения самоорганизации.

Но, возможно, более существенно то, что быстродействие, память и консолидация информационно-вычислительных систем позволяют “оцифровать” едва ли не все в этом мире и, как следствие, дают техническую возможность не только целенаправленно и экспериментально управлять социальными процессами путем обработки “больших данных”, не только проектировать любые продукты, но, возможно, и любые виды массовых, групповых и индивидуальных сознаний. “Беспилотные системы”, несомненно, способны взять на себя многие полезные функции жизнеобеспечения, главным образом — подчиняющиеся алгоритмическим законам.

В этой постановке видна принципиальная черта цифровизации как самоцели и как инструмента. Стремясь в своих постулатах к абсолютной эффективности, цифровая мегасистема объективно требует а) максимальной осведомленности о работе всех своих подсистем и б) максимальной их управляемости. Отсюда — роль сбора и анализа “больших данных” и направленность на тотальный охват всей техно-, социо- и природной сферы. Отсюда же одна из самых малоафишируемых черт цифровизации — ее “семантическая” экспансия.

Речь о том, что на поверхности процесс выглядит так: параллельно миру вещей возникает мир их цифровых образов, а новые технологии позволяют производить также и множество новых вещей, проектируя их в цифровой среде. При этом номенклатура этих вещей может расширяться бесконечно и достичь в итоге абсолютной персонализации. Более того, и сами персоны (по крайней мере — их потребительское поведение) при этом могут быть запрограммированы. Именно из этого свойства, все еще пока потенциального, рождаются опасения “цифрового гетто”.

В действительности, как только возникает техническая возможность спроектировать поведение и его мотивации, а значит — и мировоззрение, такие попытки неизбежно будут кем-то предприняты. Тем более, опыт “формирования нового человека” за последние 150 лет накоплен огромный. Что любопытно, такие опыты предпринимались не только в Германии или СССР, как принято думать, а во всех великих державах ХIX–ХХ веков. Отсюда прямой выход на две принципиальные проблемы цифровой трансформации. Так, для сценария возможного монопольного контроля данных неизбежно возникает вопрос об искусственном интеллекте. Совсем рядом с этим — военная тематика. В. Путин в беседе с детьми “Сириуса” не зря, наверное, сформулировал идею о том, кто будет “властелином мира” и высказался резко против монополии на искусственный интеллект и за то, чтобы делиться знанием и технологиями со всем человечеством во избежание новой тирании. Разработки в этой области показывают, насколько узка трактовка складывающейся ситуации в одних лишь цифровых, технократических терминах. Цифровой суверенитет становится одним из самых критических вызовов.

Независимо от характера ценностей и уровня контроля над данными цифровая экономика оборачивается высвобождением огромных масс работников. Исчезнут целые классы профессий. Появится много безработных. В новой парадигме очень многим людям работы не найдется в принципе — при том, что имеющиеся социальные институты вовсе и не обещают прокормить каждого. Неравномерность развития при общей глобализации автоматически приводит к новому великому переселению народов.

И в этом контексте опять возникает проблема власти и управления. При таких резко активированных рисках (угроза монополии в овладении технологиями искусственного интеллекта плюс безработица и миграция) на выходе ситуации получается либо война, либо тотальный менеджмент. При последнем любое отклонение должно пресекаться всеми силами! Никакой Северной Кореи, Ирана или еще какой-либо уникальности быть не должно! Никакой фундаментальной диссиденции не должно быть в этой глобальной парадигме и внутри государств. В общем и целом, логика цифровизации ведет к появлению способности удерживать глобальный гомеостаз, собирая, обрабатывая и используя всю совокупность “больших данных”.

Обоснование этого потенциала вполне экономическое: для достижения высшей эффективности, полной индивидуализации потребления и сбережения скудных природных ресурсов, — и социально-политическое: для поддержания стабильности, борьбы с терроризмом и т.п. Практически, возникает всеобщий Госплан. Если известно всё о каждом, то все индивидуальные прихоти: от кефира до экстази, — можно утолить в плановом порядке.