Прогнозы жизни “человейника”

Интервью Александра Агеева в журнале «Бизнес-контакты»

Александр Иванович Агеев – генеральный директор и основатель Института экономических стратегий Отделения общественных наук РАН, президент Международной академии исследований будущего, заведующий кафедрой управления бизнес-процессами Государственного университета МИФИ, сооснователь и генеральный директор Русского биографического института.

Доктор экономических наук, профессор, действительный член Российской академии естественных наук, член Союза писателей России, член Союза журналистов России. Президент Клуба православных предпринимателей, генеральный директор Международного института П.Сорокина – Н.Кондратьева, член Экспертного Совета МЧС России и Счетной палаты России, член рабочей группы по инновациям при Администрации Президента РФ, член Общественного совета содействия просветительскому движению России, член Ученого совета СОПС (Совет по изучению производительных сил), член координационного совета РАН по прогнозированию.

Сферы научных интересов – стратегическое управление на корпоративном, региональном и государственном уровне, прогнозирование, инновационные стратегии, международные стандарты менеджмента, инвестиций, образований, отчетности, конкурентоспособность, циклы общественного развития, системы электронной торговли, программные комплексы.

— Александр Иванович, количество прогнозов относительно всех сфер развития как мировой цивилизации, так и России, сегодня просто зашкаливает, причем, ошеломляет не только количество, но и “веер” прогнозов – от сверхоптимистических до катастрофических. Кому верить? И чем Вы объясняете обострившееся внимание к будущему со стороны экспертов и широкой публики?

— Верить нужно Богу. А в остальном лучше оперировать термином «до-верие». Доверие к прогнозам зависит от трех главных условий. Первое – качество методологии прогноза. Второе и третье – компетентность и «кредитная история» разработчика прогноза.

По первому критерию можно сразу же отсечь большинство претензий на прогнозирование, которые сделаны в формате гаданий на «кофейной гуще» в том или ином виде. Обязательное условие научного прогноза – применение методов формализации умозаключений. Компетентность разработчика прогноза легко просматривается и в культуре, и в результатах его прежних исследований, которые можно сравнить с реальностью – что сбылось, что нет.

Но дело сложнее. Как заметил один политик, «очень трудно что-то предсказывать, особенно будущее». Тонкость не только в том, что будущее еще не состоялось и что оно может быть вариативно. Будущее зависит и от нашей деятельности, известны такие явления как «самосбывающийся прогноз» или противоположная ситуация – когда обнародование какой-то картины будущего предотвращало ее наступление. Будущее сегодня стало объектом управления, а в мире имеются игроки, способные влиять на некоторые параметры этого будущего. Таких игроков становится с каждым годом все больше. А мир, несмотря на все попытки человечества создать климат «устойчивого развития», все более и более неустойчив, а во многих пространствах и хаотичен. Все это и провоцирует лавинообразный интерес к будущему.

— Какие глобальные тенденции в развитии современного мира можно, по Вашему мнению, сегодня выделить как важнейшие при условии, что на будущее человечества влияет огромное множество факторов, а человек становится «геологической силой»? По каким направлениям ждать прорывов?

— Представления о глобальных вызовах постоянно обновляются и ООН, и ОЭСР, и ВТО, другими организациями. При всех различиях их группировки можно выделить такие темы, как водоснабжение, наркотизация, миграция, экология, равенство доступа к технологиям, многое другое. Очень серьезная и абсолютно глобальная тема – цивилизационная, страновая, континентальная, групповая, личностная идентичность.

— Как Вы считаете, современная методология прогнозирования действительно настолько надежна, что позволяет использовать прогнозы в качестве руководства к действию по строительству будущего?

— Сферы прогнозирования охватывают все виды человеческой деятельности. Исключительно разнообразны футурологические потребности – кому-то нужно знать что будет с нашей Галактикой через 100 млн лет, а кому-то надо знать цену на хлеб на завтра, кто-то мечтает спрогнозировать образ суженного, а для политика важно заранее знать, что он непременно победит на выборах.

Есть процессы, которые принципиально непредсказуемы, есть явления, которые поддаются предвидению на пару недель, есть ситуации, когда на 30 лет предвидеть легче, чем на послезавтра.

Но обобщенно говоря, возможности современной футурологии во многом превосходят то, что может представить массовый читатель. Потенциал современных информационных технологий придал футурологии новое дыхание. Как правило, качественный прогноз сегодня всегда предполагает оценку своей надежности, приемлемости для интересов заказчика, эффективности, варианты достижения желаемых целей.

— Расскажите, пожалуйста, о реальных примерах прогнозов, которые изменили судьбу какой-либо страны и мира, и о коварстве самосбывающихся прогнозов.

— Доклад Римского клуба «Пределы роста» 1972 года был воплем, который заметно повлиял на человечество. По крайней мере, вакханалия безжалостного уничтожения природы и безоглядной выкачки и добычи минеральных ресурсов сменилась за прошедшее время массовым, хотя и не очень успешным пока, стремлением к «зеленому миру».

Многие, если не все события ХХ века, например, имели в своем генезисе прогнозно-стратегическую разработку. Разве это не иллюстрация «коварства»?

— Насколько можно судить по публикациям, в прогностике царит очень жесткая конкуренция – какой прогноз точнее, какой больше востребован действующими структурами… Кто владеет сегодня стратегической инициативой? В какой роли в этом отношении выступает на международной арене Россия – полноправного игрока или вечного догоняющего?

— Помимо конкуренции в «прогнозной индустрии» сложилась и специализация. В этих нишах хорошо известно, кто есть кто. Определить, кто владеет стратегической инициативой, можно только применительно к конкретной постановке вопроса. Строго говоря, сейчас в выигрыше тот, чей прогноз реализуется собственными силами, тот, кто создал полный цикл от идеи будущего до ее практической реализации. Если говорить обобщенно, то именно по результатам и можно судить о качестве стратегического видения. Кто лучше пережил острую фазу глобального кризиса? Какие фирмы? Какие страны?

Что касается России, то Россия на мировом футурологическом рынке занимает малозаметное место. Это, правда, не значит, что Россия не имеет серьезной прогностической школы. Но от этого факта до фиксации в мировых рейтингах – дистанция огромного размера. Не забудем также и том, что в рамках Совета безопасности ООН, G8 Россия имеет возможность предлагать свои подходы к будущему. Отчасти она эта делает, иногда не безуспешно.

— Насколько востребованы и серьезны отечественные разработки по проектированию будущего, в том числе и Ваших институтов? При том, что интерес к прогнозам растет, не остается ли у Вас впечатления, что прогнозы сами по себе, а стратегии общественно-экономического развития, да и реальность – сами по себе?

— Реальность российская – продукт не только стихийного «само по себе». Она сформирована также, помимо самоорганизации общества, вполне строгой парадигмой будущего, предопределившей культуру и нацеленность принимавшихся в последние 20 лет стратегических решений. Эта управленческая культура поддерживается достаточно серьезными социальными силами. Но если в 1999 году сам термин «стратегия» был ошельмован, то теперь он используется повсеместно, хотя и не всегда уместно. Имеются центры альтернативной стратегической мысли, развиваются институты независимой экспертизы принятых и готовящихся решений. Реабилитирована потребность в стратегическом планировании, хотя закон о нем пока не принят. Разработаны около ста стратегий развития регионов и отраслей, хотя и весьма разномастных. В любом случае, можно сказать, что спрос на «futurussia» растет быстрее, чем ВВП.

— Вы просчитали и спрогнозировали вероятные сценарии развития России до 2080 года. И если после социализма и капитализма мир идет к интегральной экономике, то идет ли вместе с ним Россия?

— Клише «капитализм» и «социализм» сегодня мало что объясняют. Мир сегодня в фазе критически важного выбора. Он проходит по линии эгоистических или солидарных мотиваций, что не менее важно, чем сама компетентность в решении глобальных проблем. Россия в этом выборе ближе к полюсу солидарности.

— Александр Иванович, Вы постоянно привлекаете внимание к тому, что в хронически нестабильном мире самое важное – иметь идеалы и видеть перспективу, что кризис вокруг нас – это кризис бессовестности, эгоизма и некомпетентности. Как вечные ценности помогут стране преодолеть кризис и перейти к VІ технологическому укладу, когда мы и с V далеко не благополучны?

— И для предшествующих укладов были важны компетентность и совестливость. Но раньше дисциплину и добропорядочность деловых, трудовых и инновационных практик можно было проконтролировать извне вплоть до репрессий и «шарашек», в то время как в VI укладе – никакой контролер не способен гарантировать нужный результат. Более того, бессовестность в новых технологиях грозит чудовищными, пока даже не обсуждаемыми рисками. Этот уклад вплотную подводит повседневную экономическую деятельность к массовому использованию ресурсов сознания и подсознания, генетического потенциала. Грань между возможностями и угрозами может оказаться проницаемой.

— Как Вы думаете, “золотой миллиард” – что это? Геополитическая концепция развитых стран, страшилка “всемирных заговорщиков” или средство для оправдания провалов государственного руководства отдельных стран? Насколько велика реальность выравнивания экономик развитых и развивающихся стран в обозримом будущем, или переход от прогнозирования будущего к его проектированию только поможет закрепить разделение мира на две неравные части?

— Это – всего лишь теоретический конструкт прошлого и ходовая метафора для обозначения факта глобального экономического расслоения. Нет такого субъекта геополитики, который ставит сегодня такую цель. Сотни миллиардеров и тысячи миллионеров никак не могут составить столь значительную часть человечества. А структуры, обладающие сильным влиянием, состоят из вполне обеспеченных фигур, но критерий их вхождения в эти структуры не зависит лишь от богатства и также не дотягивается до статистики миллиарда.

Трагизм нашей эпохи в том, что как-то незаметно ушла устремленность человечества к тому, чтобы все больше людей преодолело некий порог – нищеты, бедности, малообеспеченности, переходило из низшего в средний класс и далее. Эта устремленность пульсировала в истории последнего века со всеми перехлестами, определяя довольно долгосрочный тренд. В ряде стран, включая США, в итоге сложилось «перепроизводство элиты». А таким ситуациям присущи тренды относительного и абсолютного обнищания все более широких масс. Одним из социальных последствий глобального кризиса стало сужение масштаба среднего класса, а также демонстрация «жадности» самых преуспевающих стран.

«Выравнивание уровней развития» – также, надо отдавать отчет, свет угасшей иллюзии. Отрыв ряда стран мира, форсировано формирующих очаги VI уклада, сопровождается ростом разнообразия и возникновением новых форм неравенства – «цифрового» или генетического, например. В ближайшем будущем появятся совершенно нетривиальные практики устройства жизни «человейника».